– Сколько собак ты убил, а, Джадсон?

Движения Джадсона стали торопливыми. Он шарил пальцами в кружке, выуживал чаинку, быстро прилеплял ее к тыльной стороне ладони и лез за новой. Когда чаинок осталось мало и они не сразу попадались ему, он опускал лицо и пристально вглядывался в кружку, стараясь не упустить ни одной. Левая рука его была вся облеплена чаинками.

– Джадсон!
– гаркнул старик. Подвижная сторона его рта распахнулась и захлопнулась, словно клещи. Огонек свечи колыхнулся, потом выпрямился.

Медленно, дружелюбно, будто обращаясь к ребенку, старик спросил:

– Ну, вот за всю жизнь, сколько ты собак убил?

– С чего это я буду тебе рассказывать?
– Джадсон не поднимал глаз. Он отлеплял чаинки с руки одну за другой и клал их обратно в кружку.

– А может, мне интересно, Джадсон.
– Старик заговорил очень спокойно.
– Может быть, мне тоже понравилось бы. Давай все обсудим, подумаем, как бы нам еще вдвоем позабавиться.

Джадсон взглянул. Капля слюны у его подбородка повисла, оторвалась и упала на пол.

– Я же их убивал из-за звуков.

– Сколько ты их убил? Мне интересно, сколько?

– Много, только давно.

– А как? Расскажи, как ты их убивал? Какой способ лучше всего, по-твоему?

Джадсон не отвечал.

– Ну, расскажи, Джадсон. Мне интересно.

– С чего это я должен рассказывать? Об этом нельзя рассказывать.

– Я никому не скажу, клянусь тебе.

– Ну, раз не скажешь.
– Джадсон придвинулся к старику ближе и зашептал: - Однажды я дождался, пока она заснет, взял большой камень и бросил ей сверху на голову.

Старик встал и налил себе еще чаю.

– Мою ты не так убил.

– Времени не было. Звук такой мерзкий, лижет, лижет, я взял и стукнул.

– Ты даже не убил ее.

– Главное, чтобы звуков не было.

Старик подошел к двери и выглянул. Было темно. Луна еще не взошла, ночь текла холодная, ясная, звездная. Небо на востоке побледнело и засияло - слабо, потом ярче и ярче, свет разлился повсюду, и каждая росинка на луговой траве сверкала и отражала его. Наконец поднялась луна из-за гор. Старик обернулся:

– Приготовься на всякий случай. Кто его знает, может, он сегодня рано придет.

Джадсон встал, и они вместе вышли из дому. Джадсон лег в яму рядом с коровой, старик набросал сверху травы.

– Я тоже буду смотреть, - сказал старик.
– Из окна. Когда я крикну, вскакивай и хватай его.

Он подковылял к дому, укутался в одеяло и занял пост у окна. Было еще рано. Большая луна продолжала подниматься над вечным снегом, венчающим вершину горы Кения. Через час старик крикнул из окна:

– Джадсон, ты не спишь?

– Нет, - ответил Джадсон, - не сплю.

– Не спи, - сказал старик, - что хочешь делай, только не спи.

– Корова хрустит, - сказал Джадсон.

– Я застрелю тебя, если ты встанешь.

– Застрелишь? Меня?

– Если ты сейчас встанешь - застрелю.

От того места, где лежал Джадсон, донеслось сдавленное тихое всхлипывание, словно ребенок пытался удержаться от слез, и голос Джадсона произнес:

– Я не могу так лежать. Мне нужно встать, она все время хрустит.

– Если ты встанешь, - сказал старик, - я всажу тебе пулю в живот.

Всхлипывание продолжалось около часа и оборвалось. На часах стрелка приблизилась к четырем. Похолодало. Старик завернулся плотнее в одеяло и крикнул:

– Джадсон, тебе не холодно? Не замерз?

– Холодно, страшно холодно, - отозвался Джадсон.
– Зато она больше не хрустит, она заснула.

– А что ты собираешься делать с вором, когда схватишь его?
– спросил старик.

– Не знаю.

– Убьешь?

Пауза.

– Не знаю. Я поначалу схвачу его.

– Посмотрим, - сказал старик.
– Посмотрим, как это будет.

Он высунулся из окна, держась руками за подоконник. Вскоре он услыхал шуршание и увидал, что мамба скользит в траве и, приподняв над землей голову, ползет к корове. Когда ей оставалось около пяти ярдов, старик крикнул. Он сложил руки у рта рупором и закричал:

– Идет, Джадсон, идет! Вставай и держи его!

Джадсон быстро высунул голову и огляделся. В это мгновение он увидал мамбу и мамба увидала его. Прошла секунда, может быть, две, пока змея застыла, отпрянула и отвела голову назад. Бросок, мелькнула черная молния, послышался глухой толчок - она ударила его в грудь. Джадсон взвизгнул. Долгий протяжный вопль держался на одной ноте, не подымаясь и не опускаясь, потом ослаб, смолк, и наступила тишина. Джадсон встал во весь рост, разорвал рубаху и начал ощупывать грудь. При этом он негромко стонал, подвывал и тяжело дышал открытым ртом. И все это время старик сидел у открытого окна, высунувшись и не сводя с него глаз.