Стоило признать, что именно азиатки – молчаливые, грустные, в платочках – ухаживали за пациентами лучше всех. Их подопечные всегда были накормлены, умыты, перестелены. Никаких следов пролежней, никаких забытых на пару дней памперсов. Даже тяжёлых больных они умудрялись ворочать в одиночку. Добровольский призывал сиделок надевать фартуки и нарукавники, чтобы не растаскивать заразу с промокших повязок на себя и по всему отделению, но они лишь виновато улыбались и продолжали делать, как делали. Совершенно непрошибаемые. Одна из них, Гюльнара (хирург знал по имени только её, остальных постоянно путал), как-то сказала ему в ответ на такое замечание:

– Доктор, я не могу, у меня в таком фартуке муж на рынке мясом торгует, а это люди… Может, им неприятно?

Аргумент был, если честно, так себе. Неубедительный. Максим махнул на проблему рукой и больше не заострял на ней внимание. Родственники пациентов, которым он тоже указывал на соблюдение санэпидрежима, относились к этому с пониманием лишь первые несколько дней. Перчатки, фартуки, антисептики всегда были в палатах в достаточном объёме, но с течением времени их постепенно начинали игнорировать.

– Родной же человек, – чаще всего сокрушались женщины, ухаживающие за родителями или детьми. – Как я к нему в этом скафандре?

На уточнение Добровольского, что домой к другим детям и родным они принесут на своих руках самую ужасную госпитальную флору города, подобные личности вздыхали и пожимали плечами – всё понимаем, спасибо за заботу, но как-нибудь без вас разберёмся.

Кира Ворошилова, напротив, была из тех, кто чётко следовал инструкциям лечащего врача. На подоконнике у неё всегда несколько флакончиков с антисептиком, стопка одноразовых фартуков и нарукавников, две коробки перчаток. В палате никаких неприятных запахов, и ни разу Максим не видел Ворошилова небритым и непричёсанным.

Судьба Егора была очень незавидной. Автокатастрофа выдернула первого помощника капитана восемь лет назад из рядов обычных людей и усадила в инвалидное кресло. Парализованные ноги, проблемы с органами малого таза – вплоть до того, что, кроме постоянного мочевого катетера, пришлось оперироваться и выводить колостому. При всём этом он пытался вести активную жизнь. Спустя пару лет после аварии сумел возглавить в городе организацию маломобильных людей, посещал собрания, выступал на разных мероприятиях – в общем, рулил тем, о чём раньше никогда и не задумывался.

В том, что случилось с ним около месяца назад, каждый из них пытался обвинять исключительно себя. Кира занималась на кухне приготовлением супа, Егор сидел с ноутбуком, планируя установку очередного пандуса для нуждающихся. Когда пришло сообщение об утверждении бюджета и сроках работ, он рванул в кресле на кухню поделиться радостной новостью – и воткнулся в жену с кастрюлей горячего супа.

Спасло его то, что ниже пояса он ничего не чувствовал. Правда, в ожидании «скорой» жена, закатив его в ванную, постоянно поливала мужу ноги из душевой лейки – это в какой-то степени помешало ожогам углубиться. Но всё-таки «третья А» и местами «третья Б» степени были исходом неудачного столкновения на кухне.

Ворошилов провёл несколько дней в реанимации, после чего Добровольский забрал его в отделение – готовить к пластике. Перевязывать такого пациента было просто – никаких наркозов он не требовал, боли не замечал. Сейчас дело продвигалось хорошо – первый этап аутодермопластики прошёл успешно, раны закрывались, донорские повязки с живота и груди пора уже было снимать. Через несколько дней планировался второй этап, заключительный.

– Кира, доктор пришёл, – приподнимаясь на локтях, сказал Ворошилов. – Доброе утро. У нас всё хорошо. Домой бы скорее, там без меня дела все стоят.

И он посмотрел на своё кресло возле умывальника.

– Доброе, – кивнул Максим. – Я вас специально держать не собираюсь. Как и обещал, после второй операции десять дней, не больше.

Кира тем временем подошла к шкафу, надела плащ и туфли, поверх которых уже были бахилы.

– Ладно, Мойдодыр, – улыбнулась она мужу. – Я на работе отмечусь, не могут без меня обойтись. А ты определись, какое кино сегодня смотреть будем. Только повеселее, а то после моей работы никакой драмы не хочется.

Она подошла к постели мужа, поцеловала его в свежевыбритую щеку, после чего вышла из палаты, на ходу глядя в экран своего телефона. Добровольский проводил её внимательным взглядом, после чего дождался, когда она закроет дверь, и спросил:

– Егор Львович, я вами уже больше месяца занимаюсь. До сих пор никак язык не повернулся спросить – почему она вас время от времени называет «Мойдодыр»? При чём здесь Чуковский? Вы вроде не «кривоногий и хромой». И на умывальник не похожи.

Ворошилов рассмеялся – громко, искренне. И даже хлопнул ладонью по одеялу.