Тот, кто, хоть немного интересуется гравюрами и тоновым рисунком знает, что в Лондоне есть человек способный оказать неоценимую помощь в его поисках. Господин Дж. В. Бритнелл постоянно публикует превосходные каталоги, в которых представлен большой и постоянно меняющийся ассортимент гравюр, чертежей, старых набросков особняков, церквей, поселков и городков Англии и Уэльса. Эти каталоги для господина Вилльямса были, вне всякого сомнения, чем-то на подобии азбуки, той, которая должна быть всегда под рукой: но, так как, его музей уже являлся обладателем громадной коллекции гравюр, он был гораздо более заинтересован в системных и хорошо организованных закупках и не столь гнался за количеством; поэтому, он частенько заглядывал в каталоги господина Бритнелля в поисках недостающих сокровищ для того чтобы заполнить пропуски в своей коллекции, а не охотился за раритетами.

И, вот, в Феврале прошлого года на столе господина Вилльямса появился каталог с описанием всех сокровищ из заведения господина Бритнелля, с приложенным к нему письмом самого владельца. В котором было написано:

И мгновения не прошло, как господин Вилльямс схватил в руки присланный ему каталог и, на заложенной закладкой странице, нашел следующую статью:

Особенно интересной эта гравюра не показалась, да, и цена была слишком высокой. Но, так как, господин Бритнелл, который прекрасно знал свое дело и хорошо знал своего постоянного клиента, придавал ей такое большое значение, господин Вилльямс написал ему ответ на открытке, в которой просил прислать её для подробного ознакомления, вместе с другими гравюрами и рисунками, которые он решил выписать из этого каталога. После этого, не предвкушая увидеть что-нибудь особенное после своего приобретения, он приступил к выполнению своих ежедневных обязанностей.

Любая посылка всегда приходит, хотя бы, на день позже указанного срока, так же было и с посылкой господина Бритнелля, ведь говорят: – у правила нет исключений. Она пришла в музей с вечерней почтой в субботу, к тому времени господин Вилльямс уже ушел с работы и посылку в его апартаменты при колледже принес смотритель музея, посчитав, что господин Вилльямс, вряд ли, захочет ждать всё воскресенье, и вернет посылку обратно тут же, если сочтет её содержимое не достойным особого внимания. Здесь он её и нашел, когда вернулся к себе, желая провести вечер за чашечкой чая с закадычным приятелем.

Единственная вещь в этой посылке была именно, та, довольно большая гравюра, краткое описание которой он прочитал в каталоге господина Бритнелля, выполненная в манере меццо-тинто и помещенная в черную рамку. Следует дать её более подробное описание, хотя, я не могу надеяться на то, что вы представите её точно такой, какой увидел её я. В наше время копию этой гравюры вы можете встретить в фойе и холлах старых добрых гостиниц или в прихожих, безмятежно дремлющих, деревенских особняков. Надо сказать, гравюра была довольно посредственная, возможно даже одна из самых худших, из тех, что существуют в мире. На ней был представлен развернутый в анфас небольшой особняк, построенный в соответствии с традициями прошлого столетия. На вас смотрят: три ряда окон со скользящими рамами в подъемном окне, без каких-либо украшений, между ними выступала каменная кладка, к дому вела дорожка, на углах вазы, а в центре маленький портик. На каждой стороне дорожки были деревья, а перед домом довольно широкий газон. На узком её поле была выгравирована надпись «A. W. F. sculpsit [47] », и больше ничего. Создавалось впечатление, что это работа не профессионала, а любителя. Какой дьявол подсказал господину Бритнеллю оценить эту халтуру в 22 фунта стерлинга, да и, вообще, на основании каких соображений он установил такую высокую цену для господина Вилльямса было головоломкой, решить которую в настоящий момент он был не в состоянии. С презрительным выражением на лице он перевернул её; на обратной стороне была прикреплена бумажная этикетка, половина которой была оторвана. Остались только обрывки двух строк, написанных от руки: в первой строке были буквы – ngley Hall. А, во второй – ssex.

Возможно, это поможет определить то место, где находится этот особняк, а сделать это при помощи справочника труда особого не составит, а потом отправить её обратно господину Бритнеллю, да еще написать пару строк, пусть хорошенько празмыслит над тем, кому посылать всякую дрянь.

Уже стемнело, он зажег свечи, приготовил чай и пригласил к столу своего друга с которым они постоянно играли в гольф (насколько я осведомлен, начальство того Университета о котором я пишу, не отказывало себе в удовольствии приятно проводить часы досуга); чай послужил прекрасным дополнением к беседе двух заядлых игроков, ведь такую беседу, какую вели они, добросовестный писатель никогда не припишет людям, не играющим в эту игру.

Они пришли к выводу, что некоторые удары могли бы быть и лучше и, что в определенные критические моменты игры, единственно, на что приходится надеяться, – на удачу. Случилось так, что его друг (я буду называть его профессор Бинкс) увидел гравюру в рамке и взял её в руки.

– Что это за место, Вилльямс?

– Вот, именно это я и пытаюсь выяснить, – ответил Вилльямс, подходя к полке, на которой лежал справочник. – Переверни её. Не знаю, какой-то «…Холл», то ли Сассекс, то ли Ессекс. Половина надписи оторвана. Видишь? Ты случайно не знаешь, где бы это могло быть?

– А! Это тебе господин Бритнелл прислал, да? – спросил Бинкс. – Это для нашего музея?

– Да, я хотел её в музей определить, я бы дал за неё шиллингов пять, – ответил Вилльямс; – Бог его знает, из каких таких соображений, он просит за неё 2 гинеи [48] . Я не могу понять. Совсем она никудышная, никакой жизни в ней нет, ни единой человеческой фигуры, которая могла бы сделать её хоть немного интереснее.

– Да, полагаю, двух гиней такая работа не стоит, – говорит Бинкс; – но, на мой взгляд, не такая уж она и плохая. На ней, как мне кажется, очень хорошо передан лунный свет. И, по-моему, я все-таки вижу здесь какие-то фигурки. Или, по крайней мере, одну точно, впереди, на самом краю.