Очнулся я от жуткой боли в голове. Причем во всей. Болела шика от удара, болели глаза, разбитые губы. Телу тоже досталось. Наверно меня пинали ногами. «Что делать?» этот вопрос кружился в моем сознании. Я прислушался. Ферзя и его подельников слышно не было. Я попытался собраться в один комок. Руки оказались свободны, вестибулярный аппарат подсказывал, что я лежу на спине. Повозив руками, я определил, что лежу на полу. Ощупав пространство вокруг себя, сел. В голове стрельнуло особо, и я опять завалился. «Надо найти аптечку и обезболивающее». Сосредоточившись на этой мысли, я с огромным трудом поднялся на ноги, и стал бродить по избушке в поисках лекарств.

Лекарств не нашел, не нашел и своего рюкзака. Забрали суки. Обшарив все, я таки нашел несколько полезных вещей. Шапка, старая тесная и вонючая телогрейка, нож, пол пачки сигарет и спички. На выходе из зимовья я наткнулся на лопату. Ладно, хоть будет чем дорогу впереди проверить.

По ходу своих сборов решил выходить из лесу. Шанс выйти к людям был минимален, но был. Деньки стояли теплые, я легко мог определить, где солнце.

******

На второй день пути у меня началась лихорадка. Глаза уже не просто болели, а горели огнем. Правую ногу я подвернул, оступившись на какой-то коряге. Споткнувшись очередной раз, я упал и уже не вставал. Я лежал, подставив лицо солнцу. Оно нежно гладило меня, а ветер ласково трепал волосы. Шапку я потерял еще вчера, продираясь сквозь густой молодой сосняк.

Ну, дойду, и что меня ждет? Жизнь слепого с палочкой алкоголика. Я представил себе горе родителей и заплакал. Мало того, что пол жизни по тюрьмам прожил, так еще слепой вернулся. Наверно не того они ждали, когда я родился. Навряд ли они мечтали, что я стану космонавтом или ученым, они хотели, чтоб я просто был человеком. Ну, а теперь я беспомощный инвалид. Какого черта я вообще пошел? Что и кому хотел доказать? Я засунул руку в карман и достал нож, попробовал острие. Достаточно острый. Прекрасно и стал резать себе вены. Надо это сделать пока сила есть.

Сладко пахла кровь, грело солнце, я тихо отходил в забвение. Мир вокруг меня стал таким шумным и таким живым, что жутко хотелось жить, но смысла в своей будущей жизни я не видел. Начал резать вторую, правую руку, чтоб ускорить процесс.

Тень накрыла меня, жаль, солнце так приятно грело.

Умирать это не больно, просто обидно. Обидно до чёртиков. Мир треснул, повеяло холодом. Я встал. Странно. Не скажу, что я стал видеть, просто стал понимать, что я в другом мире, как тогда, во сне, но это был не сон. А может и есть мой последний сон.

Сколько и как далеко я прошел, мне было непонятно. Меня окружал странный дремучий лес и тишина. Но тишина не была абсолютной. Слышалась непонятная возня вокруг. Странные существа копошились в чащобе. Явно не звери лесные.

Наконец мой путь пересекла преграда. Это был невысокий заборчик из палок. Со второго раза мне удалось его переступить. Неловко поставив ногу, я поскользнулся и упал. Рядом раздался странный деревянный скрип.

– Фу, это что такое?

Скрип усилился. Я заворочался, пытаясь сориентироваться на звук и повернуться к неизвестному лицом.

– Ох, божечьки. Кто ж так помиловал тебя? – Услышал я совсем рядом дребезжащий старушечий голос. – Вставай дитятко, пошли в дом.

Сильная и твердая как поручень автобуса рука подхватила меня за руку, одним рывком поставив на ноги. Вот так старушка. Сила оказалась в ней немереная. Она развернула меня и подтолкнула. Я пошел, куда меня направили. Скрипнула дверь. Старушка пригнула мне голову, сказав, что притолока низко.

Войдя внутрь, я ощутил себя на футбольном поле. Вокруг чувствовалось огромное пространство. Меня подхватили две ладони, так, будто я был не больше котенка. Подняли высоко, посадили. Пряно запахло свежим хлебом, мне в руку сунули краюху.

– Кушай милай, накось молочка.

В другую руку мне сунули кувшин. Я аккуратно пригубил из него. Действительно молоко, я такого вкусного и не пил никогда. Хлеб был густой, терпкий, грубого помола. Прожевав кусок хлеба, и запив его молоком, я почувствовал прилив сил, будто в меня вставили батарейку.

Рядом со мной творилось непонятное. Стол качался, поскрипывал, слышались шлепки.

– Простите, вы тесто месите?

– А то.

– Зачем?

– Печь тебя буду, молчи.

От такой отповеди я чуть не выронил кувшин из руки. Печь?! Меня?! Зачем?! Меня всего приморозило от страха. С другой стороны, рациональная часть сознания говорила мне, что это все мой горячечный бред. Отсюда два варианта: либо я очнусь в госпитале, либо наступит смерть и тьма.

Стол очень долго скрипел. От близкой печи шел ощутимый жар. Я слышал, как старуха бросала в печь дрова, шевелила угли, чтоб жарче горели. Молоко кончилось, остаток хлеба я методично дожевывал, не пропадать же добру, когда еще поем такого вкусного да домашнего.

Из нирваны меня выдернули без всякого предупреждения. Оторвав от поверхности, рука содрала с меня одежду и опустила в теплую воду, пахнущую лесными травами. Пополоскав меня немного в воде, как тряпочку, руки положили на мягкое и холодное. Я пощупал рукой. Тесто! Что?! Я попытался встать, однако меня мгновенно спеленали в нём. Я пытался высвободиться, но меня закатывали все в новый и новый слой теста. В конце концов, я почувствовал себя мухой в смоле. Немного двигаться я мог, но очень вяло.