Я бочком придвинулся поближе к окну. И тут босс произнес:

– Пост, тебе достается пятнадцатилетний тип по имени Терренс Латтимор. Насколько нам известно, он пока ничего не сказал.

Когда все задания были распределены между сотрудниками, руководитель подытожил:

– Отправляйтесь прямо сейчас в тюрьму и встретьтесь со своими новыми клиентами. Предупредите полицейских, что они не должны допрашивать их без вашего присутствия. Речь идет о членах местной банды, так что, скорее всего, они сотрудничать не будут – во всяком случае, не на этой стадии.

Затем наш босс сделал паузу, посмотрел на каждого из нас, несчастных, и вздохнул:

– Мне жаль.

Час спустя, когда я входил на территорию городской тюрьмы, какая-то женщина, вероятно, репортер, выкрикнула, обращаясь ко мне:

– Вы представляете одного из этих убийц?

Продолжая шагать в прежнем направлении, я сделал вид, будто не услышал ее вопроса.

Когда я вошел в небольшое конвойное помещение, запястья и щиколотки Терренса Латтимора сковывали кандалы, и вдобавок он был пристегнут цепью к металлическому стулу. Мы остались с ним с глазу на глаз; я объяснил, что мне поручено защищать его интересы, и сообщил, что должен задать кое-какие вопросы – самые общие, просто для того, чтобы начать работу. Латтимор молча ухмыльнулся и кинул на меня свирепый взгляд. Возможно, ему было всего пятнадцать лет, но внешне он казался крутым, тертым парнем, успевшим уже многое повидать. Было очевидно: то, что в его жизни в качестве постоянных элементов присутствовали банды, наркотики и насилие, не прошло для него даром. Латтимор ненавидел меня и всех людей с белой кожей. Заявил, что адреса у него нет, и предупредил меня, чтобы я держался подальше от членов его семьи. Его, если можно так выразиться, послужной список состоял из двух исключений из школы и четырех обвинений в суде по делам несовершеннолетних, причем все они были связаны с применением насилия.

К полудню я готов был сдаться, плюнуть на все и отправиться искать другую работу. Если три года назад я согласился занять должность в Бюро государственных защитников, то только потому, что не сумел устроиться в частную юридическую фирму. И теперь, после трех лет тяжкого труда в недрах системы уголовного правосудия, я все чаще задавался вопросом, почему мне пришло в голову выбрать для обучения именно юридический факультет. Никак не удавалось вспомнить, что именно подвигло меня на это. Из-за моей работы мне приходилось ежедневно общаться с людьми, к которым вне зала суда я бы и близко не подошел.

О том, чтобы отправиться на ланч, не могло быть и речи – вряд ли у кого-либо из наших сотрудников после случившегося полез бы кусок в горло. Тем пятерым из нас, кого отрядили для работы по делу об убийстве двух подростков, пришлось еще раз встретиться с боссом, посмотреть фотографии с места преступления и ознакомиться с протоколами вскрытия. В общем, если бы я рискнул проглотить хотя бы что-нибудь, содержимое моего желудка сразу оказалось бы на полу.

Я часто спрашивал себя: «Что же, черт возьми, я делаю со своей жизнью?» Будучи адвокатом по уголовным делам, я уже устал слышать один и тот же вопрос: «Как же вы можете защищать человека, если знаете, что он виновен?» Я всегда давал на него стандартный ответ выпускника юридического факультета: «Видите ли, каждый гражданин имеет право на квалифицированную юридическую защиту. Так записано в конституции».

Но с каждым разом подобный ответ мне самому казался все менее и менее убедительным. Я перестал верить в эти слова. Правда заключается в том, что бывают настолько ужасные и жестокие преступления, что, с точки зрения нормального человека, убийца должен быть либо казнен (если этот нормальный человек является сторонником смертной казни), либо помещен в тюрьму пожизненно (если тот, кто высказывает свое мнение, не приемлет смертную казнь в качестве наказания). После совещаний у начальства я уже перестал отчетливо понимать, какие позиции в данном вопросе занимаю сам.

Я отправился в свой кабинет, представлявший собой крохотную каморку, но имевший то преимущество, что в нем была дверь, запиравшаяся на ключ. Из окна взглянул на тротуар внизу и погрузился в мечты, представив, будто покидаю окружающую меня действительность и оказываюсь на экзотическом пляже, где жизнь прекрасна и единственная проблема, которая может возникнуть передо мной, – это как бы раздобыть еще порцию прохладительного напитка. Странно, но Брук в этих моих мечтах не присутствовала. Резкий звонок телефона, стоявшего на столе, заставил меня очнуться.

Похоже, я не просто пребывал в грезах, а галлюцинировал. Почему-то все вокруг замедлилось, словно фильм, прокручиваемый на малой скорости. Я вдруг почувствовал, что мне трудно заставить себя произнести в трубку простое «алло». Звонила женщина, представившаяся репортером. Она хотела задать несколько вопросов по поводу убийства двоих подростков и интересовалась, могу ли я побеседовать с ней на эту тему. Я молча повесил трубку. Прошел час, но за это время, помнится, я не сделал ровным счетом ничего. Чувствовал себя больным и будто оцепенел. Единственным моим желанием было бежать куда-нибудь из здания. В какой-то момент я все же вспомнил, что нужно позвонить Брук и сообщить ей ужасную новость о том, что мне выпало защищать одного из нападавших.

Первое заседание суда должно было состояться в 2 часа дня. Это мероприятие было перенесено из небольшого зала в более просторный, но и он не мог вместить всех желающих поприсутствовать и узнать последние новости о случившемся. Из-за высокого уровня преступности в Мемфисе всегда было много полицейских, и в тот день большинство из них, как мне показалось, находились в здании. Они блокировали все входы и выходы и тщательно обыскивали репортеров и зевак. В зале, отведенном для заседания, полицейские выстроились в две шеренги вдоль центрального прохода и трех стен, обрамлявших подиум.