Адам въезжает на крошечную парковку, всего на шесть мест. Звенит колокольчик, когда мы входим в дверь, и мне в лицо ударяют запахи корицы и жареных сосисок.

– Вы только посмотрите! Мои любимые малыши! – Диана засовывает авторучку в свой огненно-красный бант и подскакивает к нам, заключая нас обоих в широкие сладкие объятия. Как обычно, на губах у нее ярко-красная помада, а старомодная белая униформа официантки тщательно выглажена. Она выглядит как и весь обслуживающий персонал, хотя и владеет этим заведением. – Любое место – ваше! – Она подмигивает, уже зная, что наша кабинка свободна. Адам направляется прямиком к той, где по стенке тянется широкая трещина.

– Хорошо быть дома, – говорит Адам, когда мы плюхаемся на красные кожаные диваны.

– Такого в Провиденсе нет? – спрашиваю я, открывая ламинированное меню, увесистое, как книга.

– Даже и близко нет.

«Слава богу», – думаю я.

– Что желаешь, ми-илый? – В голосе Дианы проступает сильный лонг-айлендский акцент. – Как обычно?

– Ты же знаешь, – говорит Адам. – И кофе. Черный.

– А для тебя, дорогая? – Она поворачивается ко мне.

– Мне то же самое.

– Сейчас все будет. А вы пока наслаждайтесь друг другом. – Она подмигивает и направляется на кухню.

– Я чертовски люблю это место, – говорит Адам. Его глаза прикованы к стене прямо над моей головой. – Здесь как дома. – Я поворачиваю голову, чтобы проследить за его взглядом, хотя уже знаю, что там увижу. Из голубой фирменной рамки «Голд Кост» улыбаются наши лица. Фотография была сделана в девятом классе, когда я в последний раз приходила сюда с Шайлой. Адам привез нас, Рейчел и Грэма после нашего последнего экзамена, за неделю до посвящения. Мне было противно от собственного одиночества, я чувствовала себя пятым колесом на их двойном свидании. Но Адам заверил меня, что я вовсе не лишняя. Он хотел, чтобы я была там, с ними.

Мы все ожидали, что Диана уберет эту фотографию после случившегося. Но Арнольды никогда не приходили сюда. И Кэллоуэи, очевидно, тоже.

– А в чем проблема? – удивилась она, когда Адам спросил ее об этом в прошлом году во время зимних каникул. – Это был момент. То, что он закончился, еще не значит, что его не было.

– Ну, рассказывай, – предлагаю я. – Что это за история с мастер-классом?

Адам вздыхает.

– Я обещал Большому Кейту, что приеду в этом семестре, чтобы провести семинар для детей. Четвероклассников и пятиклассников из города. Из малоимущих семей. Они приезжают на целый уик-энд учиться сочинять сценарии.

– Ничего себе! – говорю я, даже не пытаясь скрыть свой восторг. Большой Кейт был наставником Адама. Он руководил театральной студией «Голд Кост» и выставлял кандидатуру Адама на все конкурсы. Он слыл легендарной личностью в ближайших трех штатах. Круто, что он пригласил Адама как преподавателя.

– Но давай не будем об этом говорить. Наверное, это так скучно для тебя.

– Ты же знаешь, что это не так. – Я закатываю глаза.

Адам наклоняет голову и вскидывает бровь, как будто не верит мне.

– Лучше расскажи мне о драме Игроков.

Я смеюсь.

– У нас нет никакой драмы.

Адам ухмыляется.

– Драма есть всегда.

– Никки и Роберт то появляются, то исчезают, но ты это знаешь.

– М-да, тоска. Ну, давай дальше. Придумали какие-нибудь клёвые тесты?

Мое сердце сжимается. Испытания – это то, что мне меньше всего нравится в клубе Игроков. Все остальные думают, что испытания необходимы, что именно они выделяют нас и делают нас крутыми. Сломать себя и снова собрать воедино, чтобы доказать, что ты можешь следовать правилам Игроков, что ты достоин, что заслуживаешь всего, что могут предложить тебе Игроки. Я думаю, что эти проверки – средство для достижения цели.

– Пока нет, – медленно отвечаю я. – Мы же должны разработать их лично для каждого, так что надо сначала посмотреть, что за претенденты.

К столику подходит Диана, наливает нам в кружки кофе длинными темными струйками и снова исчезает. Адам делает глоток и кивает.

– Конечно, – говорит он и тут же меняет тему. – Как Генри? – Он выгибает бровь, и я заливаюсь краской.

– Все так же, – отвечаю я. – Он собирается досрочно подать заявление в Уортон. Отец настаивает. Сам он хотел поступать в Северо-Западный университет на журналистику, но… ты же знаешь. – Выбор дался Генри нелегко, он мучился все лето, но после эпической схватки с отцом в День труда [34] сказал мне, что принял решение. И это Уортон. Бизнес-школа, а иначе ему перекроют кислород. Он рассчитывал, что сможет потом заняться бизнесом в сфере средств массовой информации или чем-то в этом роде. Запустить телеканал, сказал он без особого энтузиазма. Спасти индустрию. Но я видела, что он опустошен и раздавлен перспективой сидеть в каморке офиса в каком-нибудь небоскребе, вместо того, чтобы вести прямые репортажи из Южной Америки или Африки южнее Сахары.

Адам качает головой.

– Этому парню нужно научиться принимать самостоятельные решения. Если его фамилия Барнс, это вовсе не означает, что ему нужно стать руководителем хедж-фонда или чего там еще. Я имею в виду, посмотри на меня. Мой отец был одержим идеей, что я буду нейрохирургом, как и он, но я послал его к черту. Я был бы несчастен как врач. Ты это знаешь. Держу пари, Генри пожалеет об этом.

Адам прав. Но согласиться с ним – значит предать Генри. Я стараюсь сохранять нейтралитет.