— Мне двадцать девять, а не сто двадцать девять. Прекрати, мама, сейчас не то время. Я — молодая женщина, а не развалюха возраста египетских пирамид, — я знала, что этот разговор пора заканчивать, но так накипело, что остановиться я не смогла.

А зря, как оказалось.

— Тебе двадцать девять, и ты так и не смогла родить мужу ребенка. Даже к врачу не пошла, и Илью это очень обидело, он сам сказал. И у него, и у нас всех чувство, что ты не хочешь от мужа детей. Любой бы начал изменять после такого, — мягкость ушла из маминого голоса, и я снова слышала прежнюю маму — любимую, но выводящую меня из себя. — Легче всего все разрушить. Ломать — не строить, Саша, сохрани брак. Перетерпи, будь мудрее, и быстрее займись тем, чтобы забеременеть. Тогда не придется рушить семью, и чтобы я больше не слышала про развод!

— Не услышишь, не переживай. Сделаю все молча, — бросила я из упрямства. — Поверить не могу, Илья жаловался тебе на меня. Он. На меня. Это вообще за гранью. Спокойной ночи, мама, я больше не хочу об этом говорить.

Мама что-то хотела произнести, но я нажала на отбой. И швырнула телефон на кресло, вымещая злость — и от этого разговора, и от музыки, ставшей громче.

Чертов Илья. Сукин сын! Гуляет, не скрываясь, но плачется маме, и не своей, а МОЕЙ! Хорошо, что у нас нет детей. Хорошо, что я додумалась принимать противозачаточные.

Очень уж засело у меня в голове проклятье мамы Дениса.

«А вдруг, если бы я родила, Илья и правда был бы другим?» — пришла в голову та мысль, которую озвучила мама.

Может, он и правда уделял бы мне больше времени. И не было бы никаких любовниц, Илья ведь любит меня. До сих пор любит. Может, все это от обиды?

— Даже если и так, измену я простить не смогу, — поморщилась, и легла в кровать.

Следующие два часа я тщетно пыталась уснуть. И мысль, что Илья — сукин сын, меня покинула.

Это Денис — сукин сын, настоящая сволочь! Он что, специально не дает мне спать?

Зло откинула одеяло, и села на кровати, решая, что делать. Подмывало спуститься на этаж ниже, и устроить разнос, но… черт, тогда я и перед ним, и перед самой собой лишь подтвержу статус унылой престарелой курицы. Ему двадцать три, и полночь — детское время. Но не для таких, как я, привыкших засыпать на два часа раньше.

— Нет, не пойду я ругаться, — пробормотала, и хотела сходить на кухню, чтобы сделать травяной чай, но телефон снова затрезвонил.

В полночь.

Надеюсь, ничего не случилось, и это звонит Илья, которому мама доложила все, что я ей сказала. Хоть бы это был Илья!

Но это оказался не муж. Звонил папа.

— Да. Пап, что такое? — быстро спросила, а у самой руки от страха начали трястись.

Просто так никто в такое время не звонит.

— Саша, до чего ты маму довела, тебе не стыдно? — прорычал он. — У нас скорая была, еле откачали, а все после разговора с тобой!

— Что… Боже, что с ней? Она в порядке? — всхлипнула, чуть не выронив телефон из ослабевшей ладони. — Пап, не молчи!

— Не знаю, в больницу ехать Фиа отказалась. Я не уверен, что с ней все в порядке, она не встает, — пробормотал папа, и снова разозлился: — Что ты наговорила матери? Ты же знаешь, что у нее сердце больное, Саша!

— Я приеду. Пап, я сейчас приеду…

— Приедешь, чтобы до могилы мать довести, да? Нет уж, оставайся дома, — перебил папа, и я сама не стала дослушивать его.

Подбежала к шкафу, по пути таки выронив мобильный, и достала первые попавшиеся джинсы и толстовку. Ехать далеко, в Романовку, хоть бы такси нашлось. И, Боже, хоть бы с мамой все было хорошо!

Суматошно подняла телефон с пола, чуть не упав, но он, как на зло, отключился при падении. И обратно включаться не желал!

— Да что ж такое! — выкрикнула, подавив желание швырнуть проклятую трубку о стену.

Да еще и эта музыка…

Музыка!

— Денис, у него ведь машина есть! — прошептала с надеждой, схватила сумочку, и выбежала из дома.

Суматошно понеслась вниз, чуть кубарем не скатившись с лестницы, и остановилась у квартиры на восемнадцатом этаже. Сжала железные кольца сумочки в левой ладони, и нажала на звонок. Но в квартире такой шум, что начнись война — не услышит.

Или не услышат. Судя по громким голосам изнутри. И смеху — мужскому и женскому. Черт, кого Денис притащил вообще?!

Я звонила безостановочно, но, наконец, не выдержала, и пнула дверь со всей силы.

И она открылась.

— Денис, — крикнула, и прижала правую руку к носу, чтобы защититься от дыма. Курят здесь не сигареты, очень уж запах сладкий. — Дэн!

— О, какая цыганочка, иди к папочке, — послышалось сбоку, но я упрямо прошла по коридору, и толкнула дверь в спальню.

— Денис, — позвала, и поморщилась от… да, от боли и унижения.