Что могут сделать родители, чтобы предотвратить последствия развода для детей? Как выйти из конфликтного брака, который может быть невыносим в том числе и для детей?

Статистические данные о виде и частоте проявлений так называемых «симптомов развода» не очень помогают. Степень выраженности внешних симптомов ничего не говорит ни о характере проблемы, от которой страдает ребенок, ни о ее долгосрочных последствиях. С психоаналитической точки зрения конфликты, стоящие за симптомами, или, другими словами, значение симптомов [21] , являются решающими. Без данных о них невозможно понять истинную проблему ребенка и определить, означает ли отсутствие симптомов, что конфликт разрешен. Бывает, что конфликты со временем начинают выражаться иначе: становятся более тихими, менее заметными, воспринимаются окружающими легче, но при этом они все равно замедляют психическое развитие ребенка. Почти вся литература, в которой описываются последствия развода для детей, следует упрощенной концепции адаптации: возникновение и исчезновение симптомов (зачастую незаметных) приравнивается к возникновению или исчезновению психических проблем. Это относится не только к статистико-эмпирическим, но и к большинству системных работ по семейной терапии. Сама Валлерштейн, которая в своих работах вдохновлялась психоанализом, показывает оптимистический настрой после первых катамнезов и утверждает, что в течение пяти лет после развода у многих детей специфические симптомы исчезают. По ее мнению, примерно 40 % детей переживают развод вполне удовлетворительно. Но дальнейшие исследования показывают обратное: проанализировав состояние детей 10–15 лет спустя после расставания родителей, ученые были вынуждены признать, что развод оставил глубокий след в душе даже у тех, кто смирился с ним.

«Три часа беседы с Денизой дали понять, что мы исходили из неверных предположений» (с. 125). «Мы смогли обнаружить отложенные последствия развода у детей из распавшихся семей только благодаря проведенному длительному обследованию. У детей, которые в переходном возрасте и в школе почти не имели проблем, в более позднее время неожиданно проявлялись психологические кризисы. Только после того, как Дениза рассказала о своих страданиях, у нас возникло предположение, что у других девушек могут быть такие же замедленные реакции…» (с. 130).

Вызывающее поведение ребенка не всегда является невротическим симптомом в узком смысле. Резкий перелом в жизни, такой как развод, должен повлечь за собой реакцию, при условии что ребенок любит обоих родителей. Подобные психические реакции (В. Шпиль) [22] часто выглядят как невротические симптомы. Они исчезают на новой ступени развития «Я» – то ли из-за привычки, возраста и изменения обстоятельств, то ли благодаря психологопедагогической поддержке, оказанной ребенку. Вызывающее поведение – это не всегда невротический симптом. Даже если ребенок демонстрирует слабую реакцию, это не освобождает нас от обязанности проявлять внимание к его психическому состоянию. Клиническая практика показывает, что неадекватная реакция окружения на любое (нормальное) раздражение ребенка мешает проработке опыта и в итоге способна даже спровоцировать возникновение душевных конфликтов. Эти конфликты, в свою очередь, разрешаются еще более невротическим путем – включаются подсознательные механизмы защиты.

Итак, нужно определить проблемы конкретного ребенка, понять важность его индивидуальной реакции на развод родителей. Важно разобраться в процессах, которые начинаются в психике ребенка, когда родители разводятся, и понять, как все это может отразиться на его дальнейшем развитии. Нужно искать способы помочь ребенку в преодолении кризиса.

Перечисленные выше методы в наше время – привилегия психоанализа. Но до сих пор психоаналитики были озабочены проблемами развода лишь в контексте индивидуальной патологии – когда пациенты или их родители пережили развод, который обсуждался во время психотерапевтического процесса. По этой причине в отдельных случаях психоанализу не удается использовать все свои возможности. Исследования, ориентированные на симптомы, предусматривают изучение вопроса об эффективных методах помощи. Главная заслуга таких исследований – это вывод о том, что частичная потеря одного из родителей почти у всех детей приводит к нарушению психического равновесия. Это невротический процесс с долгосрочными последствиями. Конечно, душевная травма каждого ребенка – особенная, однако психоаналитическое исследование большого числа отдельных случаев приводит к результатам, которые позволяют сформулировать и общие положения надындивидуальной значимости. А именно – легко предположить, что в результате столь значительного события в жизни ребенка, как расставание двух его самых любимых и нужных людей, часто проявляются определенные желания, фантазии, конфликтные положения и стратегии преодоления. Могут появиться и другие виды психических реакций. Если сфокусировать аналитический интерес не только на ребенке, но и на проблемах его родственников, их взглядах, типичных моделях взаимодействия и других условиях, можно получить представление о зависимости между детскими переживаниями и преодолением кризиса. Эту связь нельзя считать жесткой, но тем не менее можно предполагать, из-за каких внешних обстоятельств [23] вероятнее всего возникнут определенные переживания, какими будут способы их преодоления.

Рассуждая таким образом, мы решили провести психоаналитическое или, точнее, психоаналитически-педагогическое исследование [24] , посвященное влиянию развода на психическое развитие ребенка. Инициатива принадлежала Гаральду Лойпольд-Лёвенталю, президенту Общества Зигмунда Фрейда в Вене и председателю Института прикладного психоанализа – он официально возглавил проект. После урегулирования финансовых вопросов при участии юбилейного фонда Национального банка Австрии в конце 1986 года началась оргподготовка. В 1987 году мне поручили разработать методическую концепцию и взять на себя текущее руководство. Затем была создана творческая группа [25] .

Базой проекта стала консультационная служба для разведенных и разводящихся родителей. Эта служба была создана специально для исследования, располагалась она на исторической территории: улица Берггас, 19, 5 (в квартире, некогда принадлежавшей Зигмунду Фрейду). Узнав о проекте из прессы, родители, учителя, воспитатели детских садов, специалисты по работе с молодежью, адвокаты проявили к нему интерес – для них это был шанс получить профессиональную помощь. Консультация была бесплатной, но лишь в случае, если родители готовы были пройти общее диагностическое обследование сами и согласны были на обследование детей. Так как проект должен был полностью отвечать психоаналитическим требованиям, мы не могли ограничиться одной лишь теоретической базой для формирования гипотез и интерпретацией результатов с точки зрения психоанализа. Важнейший предмет психоаналитического исследования – интрапсихические подсознательные процессы. В нашем случае изучить их можно было, лишь прибегнув к особой методике. Классический подход (обобщение данных, полученных в рамках терапии, сеансов психоанализа) нам не подходил. Оставшись в рамках психоаналитического сеттинга, мы не только приобрели бы сложности с точки зрения финансовых и временных затрат, но и смогли бы привлечь не слишком много клиентов. Это были бы в основном хорошо образованные и (или) чрезвычайно мотивированные родители, которые ради детей или самих себя решились на психоанализ. Кроме того, важный момент – мы увидели бы лишь тех детей, у которых развилась навязчивая симптоматика, вызывающая тревогу у родителей. Важно также и то, что при классическом подходе можно наблюдать изменения психики у обследуемых людей, но трудно выделить отдельную переменную величину «развод». Наблюдение занимает месяцы, а то и годы, человек, состояние которого мы анализируем, постоянно меняется. К тому же во время терапии связь психодинамического процесса и внешних обстоятельств бывает едва заметна.

Из этих соображений мы решили использовать для наших целей метод обследования, основанный на проективных психоаналитических тестах, которые дополнялись интервью с родителями [26] . В среднем мы беседовали с родителями по четыре раза, всегда – полтора часа за сеанс. С детьми мы виделись по три-четыре раза (в зависимости от возраста), в течение часа-полутора. Результаты интервью и тесты обобщал и оценивал эксперт, а затем на заседаниях группы обсуждались результаты с учетом разработанного диагностического профиля проекта. При обработке, прежде всего, учитывались психодинамические проблемы пациентов и проблемы взаимодействия между членами семьи в каждом отдельном случае. Отдельно обсуждались методы работы с такими пациентами. На последнем этапе проводилась беседа с родителями и детьми об итогах обследования. В ходе таких бесед мы старались создать условия, чтобы избежать сознательного или бессознательного сопротивления пациентов, которое иногда возникало в связи с полученными результатами. Если же мы все-таки встречали сопротивление, то старались работать с ним. В итоговой беседе обсуждались данные, которые выходили за рамки имевшейся у родителей изначально информации, происходило сближение с экспертом и переход к психоаналитически-педагогической консультации. При частом общении достичь поставленной цели удавалось быстро, но в работе с отдельными парами были перерывы (они могли достигать нескольких недель и даже месяцев). Кроме того, осенью 1987 года мы организовали родительскую группу.

Разумеется, консультация помогала детям и их родителям – это компенсировало время, потраченное ими на встречи со специалистами. Мы получили возможность контролировать (верифицировать) результаты обследования. В итоге мы смогли исследовать методы и эффективность психоаналитически-педагогической консультации. С одной стороны, такая консультация является когнитивно ориентированной, а с другой – представляет собой метод психоаналитической терапии [27] .

Исследования длились два года. За это время мы основательно обследовали сорок детей и условия их жизни. Если учесть обобщения, сделанные психоаналитиками самостоятельно и в команде, а также беседы с родителями, в общей сложности мы потратили на каждого ребенка от 35 до 40 часов. Полученные результаты были задокументированы в итоговом отчете проекта в 1988 году. С публикацией этого отчета мы решили подождать – результаты работы должны были стать окончательно понятны после новых встреч с теми же родителями и детьми в возрасте от трех до пяти лет. В образовавшемся промежутке я планировал заняться другими направлениями и своей обычной психотерапевтической практикой. Но произошло иначе.