Синие бабочки

Аннотация

В двух шагах от Алека стоял робот. Железная голова его медленно поворачивалась, словно телевизионная камера. Да, по существу, она и была камерой. Сейчас все, что его окружало, надлежало запечатлеть на миниатюрных кассетах в образах и звуках. И нужно впоследствии воспроизвести это сотни, тысячи раз, столько, сколько захотят люди. Все, чего коснулись его холодные глаза, становилось с той минуты бессмертным. Наконец Алек сказал: – Ну что, Дирак? – Я все ожидал увидеть, только не это…

1 Ему снилось в тот миг зеленое небо с белыми, нежными облаками, которые спокойно плыли над бескрайней равниной. Снились коричневые скалы и блеснувшее между ними, словно голубое око, маленькое горное озеро. Снились красные крыши под темными соснами — хотелось глубоко вдохнуть сладостный смоляной запах. — Пора вставать, Алек… — Да, мама, — ответил он тихо. И будто чья-то ласковая рука с робкой нежностью коснулась его сердца. — Пора, Алек! Он облаком несся над степью и смотрел, как мелькают в высокой траве пестрые спины антилоп. А потом открыл глаза и увидел склоненное над ним железное лицо Дирака. — Прибываем? — глухо спросил он. — Да, Алек, — спокойно ответил робот. — Пора просыпаться… Человек незаметно вздохнул и огляделся. Сознание вернулось к нему внезапно и резко; теперь он уже совершенно четко понимал, что находится в рековаленсцентной камере корабля «Нептун», на расстоянии шестнадцати световых лет от Земли, которая только что ему снилась. Все то время, пока неслись они песчинкой, затерянной в звездном хаосе, каждая клеточка его существа жила земными образами и звуками. — Вы звали свою мать, Алек, — сказал робот. — Я не знал, что у вас была мать. Человек почувствовал, как у него защемило сердце. Это странное создание Багратионова с лицом-маской роденовского мыслителя говорит на самом жестоком из всех языков — на точном, исключающем ошибки языке машины. Да, у него была мать. Была когда-то… За те шестнадцать световых лет, которые неумолимо разматывал звездный корабль, давно уже сошли в могилу все близкие люди, оставленные на Земле. — Да, была, — ответил он. — А почему она не пришла на космодром проводить вас? — Она не в состоянии была это сделать, Дирак, — с горечью объяснил Алек. — Ведь у нее обыкновенное, слабое материнское сердце. — Да, понимаю, — сказал робот. Он не понимал, этого он никогда не поймет. — И все-таки — вас провожало много людей. Разве все они были бессердечны? Камера вдруг как бы перестала существовать, человек видел над собой прозрачный купол обсерватории, видел совсем близко ее родные, близорукие глаза. «Ты уверен, что тебе это необходимо, Алек?» «Уверен, дорогая, — ответил он. — Уверен». «Но почему, Алек? Разве тесен тебе наш бедный мир? Разве он совсем не устраивает тебя?» «Ты не должна так говорить! — сказал он. — Я очень хорошо знаю, что это самый богатый и самый прекрасный из всех миров». «И все-таки ты хочешь его покинуть». «Так нужно», — ответил он. «Бедный ты мой малыш, — сказала она с мокрым от слез лицом. — Бедный, несчастный мой…» Солнце сияло на чистом небе, веял легкий, теплый ветер, слабая еще весенняя травка зеленела между бетонными плитами космодрома. Когда он поднимался по крутым ступеням на звездолет, сотни объективов следили за малейшим его движением. Но он не обернулся, у него не было сил взглянуть еще раз на тех, кто прощался с ним навсегда. И еще месяц спустя он не мог позволить себе посмотреть на маленькую звездочку, печально и нежно посылающую в бесконечность свой бледный отсвет. Нет сил, откуда их взять… — Тебе плохо, Алек? — спросил робот. Человек вздрогнул: — Нет, ничего! Не беспокойся, Дирак. Я чувствую себя нормально. А как Казимир? — Сейчас он в биологической камере. — Я хочу его видеть, — сказал Алек. Робот нажал одну из кнопок на маленьком пульте, экран засветился. Казимир лежал полуобнаженный под ярким светом рефлектора, недвижимый и бледный; жизненная сила понемногу возвращалась к нему. По тонким биопроводникам, густой сетью покрывавшим его грудь, пульсировала плазма. Дирак, несомненно, сделал все, что нужно, и тем не менее Алек ощутил неясный страх. Строгий, почти суровый профиль Казимира казался совершенно безжизненным, глаза ввалились, словно у покойника. Да, анабиоз один из видов смерти, хотя и строго дозированной. — В каком он состоянии? — спросил Алек встревоженно. — Все нормально… Через два часа разбужу. — Ну хорошо, — сказал человек. — Сейчас принесу тебе поесть. И прошу тебя, не делай глупостей, попытайся проглотить. — Не беспокойся, — ответил Алек и через силу улыбнулся. — Как ты думаешь, смогу я стоять? — Не хуже, чем после любого, другого путешествия. — Тогда попробуем. — Нет, еще рано. — Я хочу, Дирак. Прошу тебя, дай мне руку. Робот молчал в нерешительности. Желания людей были для него законом, кроме тех, конечно, которые могли обернуться серьезной опасностью для них самих. Но сейчас, кажется, человеку ничто не угрожало. — Хорошо, — сказал он. — Но только ненадолго. И он протянул ему свою холодную руку в мягкой рукавице. Алек медленно поднялся, но вдруг почувствовал, что ему дурно. — Да, действительно, еще рано, — обессиленно произнес он. — Иди, Дирак, принеси поесть. Может быть, тогда мои дела пойдут на лад. Дирак посмотрел на него отполированными, блестящими линзами и бесшумно исчез. Часы неутомимо тикали на стене — круглые, старые, смешные часы. Время проделывало с ними разные шутки, но они все так же педантично и уверенно, с обманчивой точностью делали свое дело. Они были слепы и беспомощны; только Дирак из каких-то особых соображений уделял им серьезное внимание. А люди на них даже не смотрели. Невооруженным глазом можно было уже видеть Хелу — маленькую синюю звездочку, холодную, не мерцающую. Она вызывала у него сейчас странное чувство: смесь враждебности и горькой, неясной боли, наполнявшей сердце. Что бы он там ни встретил, это не станет ему близким, всегда будет чуждым, далеким и непонятным. Какие бы живые существа ни населяли ту планету, они тоже никогда не поймут его. Неожиданно засветился экран, и он увидел перед собой Казимира, его бледное лицо, его глаза, которые сейчас улыбались. — Здравствуй, Казимир, — ласково сказал Алек. — Как ты себя чувствуешь? — Отлично! — послышался слабый голос. — Отлично, старик. А ты? — Как Виннету, вождь индейцев! — засмеялся Алек. — Знаешь, ты очень изменился! Во всяком случае, выглядишь моложе. — И ты — честное слово… Видна ли Хела? — Да, звездочка так себе, — сказал Алек. — Вряд ли, старик, стоило ради нее топать такую даль… По лицу пилота пробежала тень. — Ради нее? — повторил он. — Да ради нее, Алек, я, честно, и пальцем бы не пошевелил. — Я знаю, о чем ты думаешь, — улыбнулся Алек. — Не думай об этом. Мы отправились в путь, и мы его пройдем. А как только достигнем своей цели, у нас будет еще более желанная — вернуться обратно. — Что происходило, пока я спал? — Ничего особенного… Обычные явления — астероиды, радиационный пояс. Но наша старая скорлупка держится превосходно. — С помощью Дирака, разумеется. А тебе не приходило в голову, Алек, что вселенная чертовски однообразна? — Но мы еще не встретились с живой природой, старик. Пилот пожал плечами. — Кто знает! Я тебе прямо скажу, что нисколько не удивлюсь, если на Хеле нас встретит Багратионов. Ни капельки не удивлюсь… Дверь камеры Алека бесшумно открылась, и вошел Дирак. Алек прежде всего взглянул на поднос с принесенной пищей. — Вот это хорошо! — кивнул он, довольный. — Ты наверно хочешь есть, Казимир? — Ужасно! — сказал пилот. — Но твоя кухня, Дирак, совсем меня не вдохновляет. — Почему моя? Ты забываешь, что ваше меню составляли три института. — Черт бы их побрал! — воскликнул с возмущением пилот. — Вспомни, какое заявление ты сделал по этому поводу в прессе? — вставил безжалостно Дирак. — Дернуло же меня трепаться! — Вульгарный жаргон, приятель, — невозмутимо заметил робот. — Язык космического путешественника не должен быть таким… — Ты прав! И поэтому тоже катись ко всем чертям. Дирак взял поднос. — Не хотите ли посмотреть какой-нибудь фильм? — Нет, спасибо, — ответил пилот. — Я хорошо выспался. — А ты, Алек? — Я бы посмотрел что-нибудь, — заколебался Алек. — Так что же? — Ну ладно… Выбери из архива что-нибудь об индейцах или привидениях. — Браво! — воскликнул Казимир. — О привидениях даже я бы посмотрел. Надоела мне до смерти эта космическая скука. Дверь бесшумно закрылась. 2 Ракета отделилась от звездолета без всякого толчка, так легко и бесшумно, словно кенгуренок, выскользнувший из благословенной материнской утробы. Стоя у командного пульта, Казимир несколько мгновений видел тонкую красную черточку — след, оставленный ракетой; черточка быстро растаяла, как тает во мраке огонек брошенной сигареты. На минуту им завладел панический ужас при мысли об одиночестве, мучительная спазма сжала горло. Куда они полетели, зачем он отпустил их? И что он будет делать один в этой огромной пустыне, если с ними приключится беда? Под ним, все такая же синяя и таинственная, плыла Хела. Отсюда она казалась немногим больше, чем Луна с Земли. Сквозь тонкую завесу облаков поверхность ее едва просматривалась — более темная у экватора, прозрачно-синяя возле полюсов. Мощный телескоп звездолета ощупывал всю планету в течение трех дней, прежде чем было выбрано место для посадки. Планета состояла не из континентов, суша широким поясом охватывала только ее центральную часть. Не было ни гор, ни внутренних морей. Не было даже островов на двух спокойных, прозрачных океанах, омывающих полюса. Вся суша была покрыта бескрайними лесами, рассеченными множеством синих озер. Если этот мир и в самом деле населен людьми, думал Казимир, то они едва ли отличаются от земных орангутангов. И в этот зверинец необходимо послать своего единственного друга… Казимир обеспокоенно повернулся к пульту; экран засветился. Он вдруг увидел возбужденное лицо Алека, который всматривался в планету. Рядом с ним Дирак хладнокровно орудовал у пульта управления — железное его лицо, как всегда, было спокойным и безжизненным. — Ну как ты там, старик? — спросил Казимир. — Как тебе нравится скорость? — Кошмар! — ответил Алек весело. — Всего лишь сто километров в секунду! — Как работают установки? — Превосходно! — Будьте все-таки осторожны, — сказал пилот, и в голосе его прозвучала тревога. — Боюсь, вы там обнаружите комаров величиной с голубя. — Ну это бы еще ничего! — улыбнулся Алек. — А вот как бы водяная змея не проглотила ракету. — На этот раз она подавится, — сердито сказал пилот. — И все же будь внимателен, старик, смотри в четыре глаза… Экран погас. Теперь перед Алеком и Дираком еще ярче светилась Хела, красивая и спокойная. Им оставалось до нее часов десять — ничтожный шаг в бесконечности, которую они уже пересекли. Дирак все так же уверенно и безучастно управлялся с аппаратурой, не обращая никакого внимания на планету. И понятно, ведь для него в этом не было ничего удивительного — просто цель, а не повод для переживаний. Она не могла вызвать у него никаких чувств. По существу, именно в отсутствии эмоций заключалась его сила, его преимущество перед людьми на всем протяжении их совместного путешествия. Иначе он, наверное, уже сто раз сошел бы с ума, сто раз вернул бы звездолет обратно или, поддавшись слепой ярости, направил бы его прямо на какое-нибудь пылающее солнце. Но люди были уверены в нем и спокойно отдали себя в его руки. Лишенный чувств, он мог противостоять природе, поскольку не зависел от нее. Для пего не существовало ни времени, ни пространства. Все было только поводом для размышлений. Но даже гигантский разум, располагающий огромными знаниями, не был главным — единственной и постоянной сущностью были для него люди и их указания. Это было сильней и действенней всех инстинктов, которые природа могла бы вложить в живое существо. Багратионов действительно сотворил чудо, может быть, величайшее в бескрайнем космосе, который они сейчас бороздили. Алек очень хорошо понимал все это и не раз с затаенным дыханием вглядывался в умное, благородное лицо робота. Его черты, скопированные с произведения древнего скульптора, были действительно прекрасны. Но Алек боялся смотреть в пустые глаза, в блестящие линзы, которые недвижно светились на железном лице. Тогда ему казалось, что он выдаст какую-то тайну, нарушит фатальный закон и произойдет самое страшное — машина внезапно осознает себя. Хотя, в конце концов, это ее право, и в такие минуты Алек испытывал неясное чувство вины. В такие минуты, неизвестно почему, он старался разговаривать с роботом особенно тепло и ласково, но робот отвечал ему, как всегда, вежливо и разумно. Это раздражало человека. Да, Алек часто ловил себя на том, что робот его раздражает. Прежде всего своими безапелляционными высказываниями. Своей самоуверенностью, пренебрежительным отношением ко всякого рода сомнениям и неподтвержденным выводам. Это чувство боролось в Алеке с глубокой признательностью, которая неизменно брала верх. И тогда Алек снова становился дружелюбным и ласковым. Когда они стали приближаться к планете, он спросил: — Как наши дела, Дирак? Теперь робот не сводил глаз с аппаратуры. — Скорость пятнадцать километров в секунду, — ответил он. — Расстояние от… — Я спрашиваю тебя: благополучно ли мы сядем? — Нет никаких оснований, чтобы мы не сели… Теперь Хела заполнила собой весь горизонт, она была уже не такая ярко-синяя, к синему добавился нежный оттенок резеды. За полупрозрачной сеткой тонких, ослепительно белых облаков просматривался далекий континент. В тот момент они еще не видели озера, куда должны приводниться, — оно было на обратной стороне планеты, там, где сейчас рождался рассвет. — Входим в верхние слои атмосферы, — доложил немного погодя Дирак. — Плотность воздуха больше предполагаемой. — Сбавь скорость! — Ты же хорошо знаешь, Алек, что регулятор скорости автоматический. — Я не совсем доверяю автоматам, — любезно сообщил человек. — А я очень доверяю, — сказал робот. — До сих пор еще ни один автомат не подвел. — До сих пор не значит всегда. — Разумеется, — спокойно ответил Дирак. — И все-таки я не вижу причин для беспокойства. В автомат заложены и отклонения от нормы. Спустя час они пролетели над озером — тоненькой синей полоской посреди лесов. Дирак все так же, не отрываясь, следил за приборами. — Длина озера восемьдесят километров, — сообщил он. — Ширина в среднем около пятнадцати километров. Глубина в центральной части около трехсот метров, возле берегов около двухсот. Чрезвычайно удобно для посадки и для взлета. Им полагалось еще раз облететь всю планету, постепенно снижаясь, и на минимальной скорости приводниться на поверхности озера. Снова ночь и снова день, как во сне. Облачная пелена сгустилась, участки суши реже попадались на глаза. Наконец Дирак сказал: — Приготовиться! Когда ракета утонула в молочной белизне облаков, сердце Алека защемило от счастья. После безрадостной пустыни вселенной, после бесконечного океана ледяной темноты эта мягкая, теплая белизна была для него нежным объятием, воркованием голубя, песней — всем тем, что оставил он на далекой Земле. Потом осветилась и засверкала синяя озерная гладь, и синева наполнила все его существо. Все ближе, ближе — толчок! Ракета нырнула в водную бездну, и теперь только зеленоватые сумерки струились за кристально-прозрачным иллюминатором. 3 Когда они вышли на берег, шел тихий светлый дождик, но облака вскоре рассеялись и над ними засияло чистое небо. Алек стоял на берегу и ощущал под собой живую землю. Он смотрел на небо и не мог сдержать слез, они текли и текли по лицу. Он был потрясен — чудо, которого он ожидал долгие годы, все-таки произошло! У него снова есть земля, небо, облака. У него есть натуральный воздух и чистая небесная высь. Он обрел снова тепло, исходящее от природы. Обрел чувства, которые воспринимали все это. Только голос пропал, горло не издавало звуков, он не мог произнести ни единого слова. И ничего не мог поделать с собой в эту минуту — только глубоко дышал, чувствуя, как возвращаются к нему силы и неугасимая жажда жизни. В двух шагах от Алека стоял робот. Железная голова его медленно поворачивалась, словно телевизионная камера. Да, по существу, она и была камерой. Сейчас все, что его окружало, надлежало запечатлеть на миниатюрных кассетах в образах и звуках. И нужно впоследствии воспроизвести это сотни, тысячи раз, столько, сколько захотят люди. Все, чего коснулись его холодные глаза, становилось с той минуты бессмертным. Наконец Алек сказал: — Ну что, Дирак? — Я все ожидал увидеть, только не это… Он действительно был ознакомлен со всеми открытиями космонавтов. — Правда, чудесно? — спросил Алек. — Это похоже на бутафорию… Алек готов был поклясться, что в голосе робота прозвучали нотки разочарования. Теперь уже и он окинул окрестности критическим взором. В самом деле, что-то было не в порядке, но что — он еще не мог понять. Конечно, здесь другая природа. Деревья не были похожи на земные деревья, скорее их можно назвать гигантскими цветами. Огромные заостренные листья высотой в несколько десятков метров поднимались прямо от земли. Массивные стебли, гладкие, зеленые, тянулись вверх и заканчивались громадным цветком в форме колокола — желтым, бледно-розовым, сине-зеленым. На мгновение Алеку показалось, что он превратился в ничтожную букашку и в таком обличье попал из космоса на клумбу с тюльпанами. Землю покрывал жесткий мох, напоминающий скорее какую-то синтетическую материю. Да, странный лес, чистый и нетронутый, словно в первый день творения. — Что тебя удивляет? — спросил Алек. — Разве ты не видишь? — ответил Дирак. — Абсолютно никаких признаков жизни. Мы стоим тут уже двадцать минут, а я не видел даже мошки. — Правда? — спросил Алек. — Я заметил бы даже муравья в траве, — сказал уверенно Дирак. — Но никого нет. Словно все это создано в какой-то гигантской лаборатории. Алек озадаченно взглянул на него. На мгновение его охватил страх. — Не спеши, Дирак, — сказал он. — Мы же будем ходить, увидим еще… — Конечно, — бодро подхватил робот. — Действительно, почему бы здесь не существовать высшей форме жизни?.. — Тогда идем… Ты взял оружие? Дирак снисходительно улыбнулся — ну разумеется. Иногда люди задают поистине глупейшие вопросы. Его главная задача в этой экспедиции — охранять человека, обеспечивать безопасность и надежность. Все остальное второстепенно. Они медленно двинулись вдоль берега. Быстрей идти было просто невозможно. Трава была такая жесткая и так переплелась, что они спотыкались на каждом шагу, вытаскивая ноги словно бы из специально расставленных капканов. Дирак успел оторвать один стебель и теперь внимательно его рассматривал. — Обыкновенное растение, — констатировал он. — По принципу фотосинтеза. Да иначе и не может быть. Откуда бы тогда здесь взялся кислород? Они бродили так до тех пор, пока Алек совсем не выбился из сил. — Давай вернемся, — предложил он. — Дальше можно на вездеходе… Именно в тот момент и пролетела первая бабочка. Она поднялась с большого желтого цветка и опустилась шагах в десяти от них. Это была огромная бабочка — размах ее крыльев был не менее трех метров. Но Алека поразили не столько размеры этого живого существа, сколько его необыкновенная красота, странная и декоративная, как все вокруг. Крылья были бархатисто-синие, с темными прожилками, усеянные бледно-желтыми пятнами. Грациозные усики, заканчивающиеся маленькими желтыми шариками, беспокойно трепетали над ее головой. Тело было словно обтянуто нежной, мягко отсвечивающей тканью, которую вряд ли могли создать человеческие руки. Несмотря на свои размеры, бабочка казалась легкой, стройной и изящной, как цветок. — Она смотрит на нас! — взволнованно сказал Алек. Бабочка действительно смотрела прямо на них своими огромными, блестящими черными глазами, похожими на драгоценные камни. Алек ясно ощутил в ее взгляде любопытство, волнение, живой интерес. Неожиданно бабочка слегка пошевелила крыльями, и до их слуха донеслась странная музыка. — Это она говорит! — воскликнул Алек. Но Дирак загадочно молчал. Его сверхразум, очевидно, делал в эти секунды тысячи оценок. И все-таки вывод был совсем скромным. — Это обыкновенное насекомое! — заявил он. Алек двинулся к бабочке медленно, чтобы не спугнуть ее. Она не пошевелилась, только усики ее вытянулись, словно антенны. И он опять прочел в ее глазах тревогу, а затем страх. Бабочка расправила крылья и взлетела. Движения ее были плавными и гармоничными, не похожими на полет земных мотыльков. Она почти уже достигла дерева, когда вдруг перевернулась в воздухе и тяжело упала на землю. Алек оглянулся, пораженный. Позади него Дирак, как всегда спокойный и безучастный, складывал свое смертоносное фотонное ружье. — Ты что, с ума сошел? Дирак посмотрел на него пустыми, ничего не выражающими линзами. — Она скрылась бы от нас, Алек, — ответил он спокойно. — Так или иначе нам необходимо доставить один экземпляр на Землю. — Но это же не насекомое, идиот! — в ярости закричал Алек. — Разве ты не видишь, что это разумное существо? Гнев его, очевидно, смутил робота; он растерянно крутил головой. — Давай рассудим спокойно, Алек, — проговорил наконец Дирак, снизив тон. — Это наверняка обыкновенное насекомое. Разумные существа не летают по деревьям, а живут в домах, трудятся, создают материальные блага. А ты сам видел, что у бабочки нет рук, как она может трудиться? Алек понял, что возмущаться бесполезно. — Ты никакой не Дирак, — сказал он с досадой. — Ты самый обыкновенный дурак. Но робот не сдавался. — Не сердись, Алек, поразмысли спокойно, — продолжал он ровным голосом. — Ты хорошо знаешь, что даже кроманьонец имел орудия труда: камень или палку — и умел владеть ими. Он был хоть как-то одет. А у этой бабочки нет ничего, кроме того, что дала ей природа. Совершенно очевидно, что ее нельзя отнести к разумным существам. Тобою просто владеют импульсы и аффектация… Логика Дирака, как всегда, была безупречна. — И все-таки сегодня ты совершил убийство, — ответил Алек. — Ты первый робот-убийца на свете. Но это была мысль, которую Дирак не воспринимал. — Хорошо, Алек, выскажи мне хотя бы свои доводы, — сказал он. — По каким признакам ты относишь ее к разумным существам? — По ее взгляду, — резко ответил человек. — Только по взгляду! Такого выражения глаз не может быть ни у зверя, ни у насекомого. Такие глаза могут быть только у разумного существа. — Это не научное объяснение! — заявил робот. Алек махнул рукой и подошел к мертвой бабочке. Дирак стрелял без промаха. Световой луч вошел в грудную клетку; маленькое пятнышко, ожог, указывало на точное попадание. Мертвая бабочка лишь отдаленно напоминала изящное существо, которое еще совсем недавно смотрело человеческими глазами. — Отнеси ее в ракету, — сказал Алек сухо. — И попробуй забальзамировать. Дирак подошел к бабочке и молча поднял ее. Синие крылья поникли, словно ангельские крыла. Расстроенный, Алек шел сзади. Когда они уже подходили к ракете, Дирак тихо произнес: — А она совсем легкая… Человек мрачно молчал. Спустя два часа они тронулись в путь на маленьком электрическом вездеходе. Облака исчезли, горизонт был совершенно чист, и на небе громадной звездой сияло далекое солнце. Машина бесшумно скользила по мягкому ковру трав; прокладывать дорогу не было надобности, так как деревья росли на достаточном расстоянии друг от друга. Оба молчали. Алек — все еще под впечатлением неприятного происшествия, Дирак следил за оборудованием. Не прошли они и нескольких километров, как Дирак внезапно затормозил. — Бабочки! — сказал он тихо. На этот раз бабочек было три, все три синие, изящные, как та, которая была убита. Они без всякого страха опускались совсем рядом с вездеходом. Алек увидел, что смотрят они с любопытством, но без всякого опасения. Когда бабочки осмотрели вездеход, они, словно три старые кумушки, сбились в кружок, их усики оживленно затрепетали. Снова Алеку показалось, что он слышит тихую музыку. — Дай-ка мне магнитофон, — сказал он. Алек быстро сменил катушки, потом осторожно открыл дверь. Сначала бабочки никак не реагировали, но когда он отошел от машины, они испуганно зашелестели крыльями, а потом взлетели с панической быстротой. — Держу пари, что они еще вернутся, — сказал негромко Алек. — Но ты не выходи, ты своим видом их совсем перепугаешь. Он поставил магнитофон на землю и нажал кнопку. Через несколько секунд в странном лесу зазвучала одна из прелюдий старого Бриттена. Звуки вылетали из миниатюрного аппарата, чистые, мелодичные; лес впитывал их, они далеко разносились в мягком прозрачном воздухе. Прошло около минуты, прежде чем прилетела первая бабочка. Она села совсем близко и, как зачарованная, разглядывала магнитофон. Потом вслед за ней прилетели две остальные. Алек не двигался; они посмотрели на него две с робким любопытством, а затем словно забыли о нем. Маленький аппарат притягивал их с какой-то неудержимой силой, они придвигались к нему все ближе, доверчивые и кроткие, забыв про все на свете. Теперь их глаза выражали тихую радость, блаженство. Тема бури внезапно их растревожила, они даже взлетели, но быстро вернулись обратно. Финальную часть они слушали потрясенно. Алек нажал кнопку, музыка смолкла. Наступила долгая тишина, а затем к небу вознесся хор звуков, одновременно и нежных, и молящих. Алек улыбнулся. — Хотят еще, — сказал он тихо. — Несомненно, — пробормотал в своей металлической кабине робот. Бабочки боязливо посмотрели на них и тотчас взлетели. Алек заметил, что сели они на ближайшее дерево, и до слуха его снова донеслась тихая мольба. — Достаточно на сегодня, — улыбнулся опять Алек и сел в машину. — Поехали, Дирак! Вездеход бесшумно двинулся по травяному ковру. — Тебе слово, Дирак! — заговорил Алек. — Жажду услышать твое компетентное мнение. Робот ответил на это не сразу. — Первые выводы представляются мне весьма абсурдными, — высказался он наконец не слишком охотно. — А именно? — с иронией спросил человек. — У меня создалось впечатление, что они боятся не машины, а нас. Можно допустить, что машину они уже видели, а людей нет. Их удивило, что именно люди вышли из машины, может, они ожидали увидеть нечто иное… — Верно, — кивнул Алек. — А что иное? — Это очень важно… — Разве на тебя не произвело впечатление, как они воспринимают музыку? Они слушают совсем как люди. И при этом, пожалуй, лучше людей чувствуют ее. Но по этому пункту Дирак выразил несогласие. — Не знаю, читал ли ты книгу Фанзена «Животные и музыка», — сказал он. — Там описаны еще более любопытные случаи. В течение нескольких часов синие бабочки непрерывно мелькали у них перед глазами, а затем бесследно исчезли. Но к полудню они сделали одно открытие, которое заставило мыслительный аппарат Дирака раскалиться чуть ли не добела. Они нашли жилище бабочек. Это было настоящее жилье, построенное, вне всякого сомнения, разумным существом. Но даже Алек, который готов был увидеть нечто подобное, был озадачен. Сооружение стояло под тремя крышами из стекла или из материала, подобного стеклу. Все три крыши были вознесены на несколько метров от земли и опирались на металлические колонны. Остальные детали тоже были сделаны из металла. Жилища, в общем, не походили на дома, скорее это были клетки, не разделенные внутри ничем, кроме тонких поперечных балок. На одной из таких балок сидели две бабочки и смотрели на них, совершенно перепуганные. Всезнающий Дирак сейчас же принялся анализировать обстановку. — Металл — по всей вероятности, никель, — сказал он. — А стекло очень высокого качества, почти не отличается от нашего хрустального стекла. Здание поднято над землей, очевидно, от сырости и наводнений. Окон нет, но по некоторым признакам осуществляется естественная вентиляция. — А для чего, по-твоему, служат эти голубятни? — спросил Алек. — Видимо, в них живут бабочки… — Ты хочешь сказать, что неразумные существа могут строить жилища из никеля и стекла? — иронизировал Алек. — Я хочу сказать совсем не это, — возразил Дирак. — Ясно, какие-то разумные существа построили это для твоих музыкальных бездельниц. Высказанное Дираком соображение было не таким уж глупым для робота, и Алек улыбнулся. — А где же, как ты думаешь, разумные существа? Неужто у них свои особые дома? Свои дороги, склады, магазины? Дирак молчал в затруднении. — Действительно, все это очень странно, — ответил он наконец. — Но если ты считаешь, что эти бабочки спускаются в шахты и добывают руду, а потом льют металл, ты жестоко ошибаешься. — А ты пошевели немного мозгами, — сказал Алек мстительно. — У тебя же должны быть хоть какие-нибудь предположения. — У меня есть около двухсот предположений, — ответил Дирак недовольно. — Но бессмысленно делать предположения, не имея достаточно фактов. — Ну выскажи самое серьезное. — Самое серьезное? Скажем, это своеобразный заповедник для бабочек, и разумные существа обеспечили им здесь наилучшие условия для жизни… — Ну что ж, возможно, — пожал человек плечами. До наступления сумерек они видели еще несколько домов для бабочек. Они были сделаны из того же материала, хотя и различались по форме. Можно было говорить о некотором архитектурном разнообразии, но внутреннее устройство жилищ было одинаковым. И ни в одном из них не заметили они ни одной вещи, которая бы свидетельствовала, что бабочки ведут образ жизни разумных существ. Ночь застигла их в лесу. Хотя бояться как будто было нечего, Дирак настоял на том, чтобы переночевать в вездеходе. Алеку хотелось спать на воздухе, в спальном мешке, но робот был неумолим. Потом Алек установил связь со звездолетом и подробно рассказал Казимиру последние новости. Казимир слушал его внимательно, не перебивая, и под конец сказал: — Вряд ли можно допустить, Алек, чтобы там не было никакой другой формы жизни. Если есть бабочки, то, во всяком случае, должны быть и гусеницы. — Верно, — встрепенулся Алек. — Как это не пришло мне в голову? — У меня была такая мысль, — вставил Дирак. — Но факт, что мы еще не встретили ни одной. Возможно, здешние бабочки размножаются как-то иначе. — Может быть, и так, — согласился Казимир. — Но уж если есть гусеницы, они должны быть размером с теленка. Вы бы их наверняка заметили. — Мы не искали их, — сказал Алек. — Нет, на деревьях гусениц нет, — категорически заявил Дирак. — Это я установил. В конце концов, чем бы они питались? Листьями? Но я не видел ни одного изъеденного листа. — И все же будьте бдительны. Эта чересчур стерильная природа затаила какую-то непонятную угрозу. Закончив разговор с Казимиром, они погасили свет, и вездеход словно опустился в черную бездну — такая темная была ночь. У Хелы не было луны, только звезды мерцали на далеком незнакомом небе. Не доносилось ни звука, будто они находились в изолированной камере. Пустота и тишина угнетали здесь сильнее, чем в межзвездных пространствах. Алек пытался заснуть и не мог: мозг его был взбудоражен, чувства обострены. «Какой призрачный мир, — думал он с беспокойством. — Неужели возможна природа, создавшая один-единственный вид живых существ?» — Не спится, Алек? — услышал он голос Дирака. — Хочешь, я дам тебе снотворное? — Нет, не надо, дружище, — ответил благодарно человек. Засыпал он с тревожными мыслями, но сон его был спокойный и крепкий. Когда он открыл глаза, ему показалось, что спал он всего несколько минут, а над ним, за иллюминатором, сияло ясное и теплое синее небо. 4 На следующий день в полдень они сделали свое самое удивительное открытие. Вначале у них не было ощущения, что они наткнулись на что-то необычайное. Это были строения, почти не огражденные, стояли они на голой возвышенности, под ярким солнечным светом и всем своим видом напоминали гигантские оранжереи. При этом стояли они не на металлических колоннах, а прямо на земле. Как и повсюду, здесь ни дорог, ни тропинок и никаких признаков жизни вокруг не было. Странные здания блестели на вершине холма, одинокие и нереальные, словно из старой сказки. Вездеход легко забрался наверх, и они поспешили выйти из машины. И остановились, пораженные. Нет, это не были дома бабочек, это было что-то совершенно иное. Внутри помещений виднелись трубы, провода, какая-то мебель, похожая на шкафы, длинные эмалированные холодильники. Много предметов можно было различить сквозь прозрачные стены, не было только людей, хотя все говорило о присутствии разумных существ. И дверей тоже не было. Они обошли со всех сторон просторное стеклянное здание, но не увидели в нем ни малейшего отверстия, словно оно было герметическим. — Как ты объясняешь это чудо? — спросил растерянно Алек. — Может, оно открывается с помощью какого-нибудь механизма, — сказал Дирак. — Или имеет подземный ход. — Сделай одно отверстие! Как-нибудь войдем. Дирак настроил лучевой пистолет на малую мощность и легким движением руки вырезал в толстой стеклянной стене отверстие размером с небольшую дверь. Первым вошел Дирак, за ним человек. Сделав всего несколько шагов, Алек взволнованно воскликнул: — Посмотри, Дирак! Готов поклясться, что это термометр! И даже самый обыкновенный ртутный термометр! — А вот радиаторы отопления, — сказал Дирак, потрогав рукой белый эмалированный шкафчик. В помещении действительно было тепло и приятно, прогретый равномерно воздух был свежий и чистый. Алек подошел к одному из холодильников и осторожно приоткрыл крышку. На дне холодильника были уложены шесть превосходных зеленовато-желтых дынь. Алек смотрел на них в полном изумлении, потом взял одну в руки. — Что это по-твоему, Дирак? — спросил он весело. — Наверно, яйца, — спокойно ответил тот. — Яйца синих бабочек. — Правильно! — обрадовался Алек. — Они теплые. Это вовсе не холодильник, а просто-напросто инкубатор. Но Дирак не ответил. Его взор был устремлен на что-то позади человека. — Гусеницы! — тихо сказал он. Алек резко обернулся. В глубине длинного помещения он тоже увидел двух гигантских гусениц, мохнатых и зеленых, впившихся возмущенным взглядом в непрошеных гостей. Обе они стояли выпрямившись, придерживаясь верхними лапками за ближайшие предметы. Все говорило за то, что они здесь у себя дома. — Здравствуйте, хозяева! — дружелюбно сказал Алек. Гусеницы не удостоили его ответом и все так же сердито смотрели на него. «Глупейшее положение», — смущенно подумал человек. Стоя с яйцом в руке, он чувствовал себя почти вором, забравшимся в чужой дом. Алек решил положить яйцо на место, но неловко повернулся, оно выскользнуло у него из рук и с треском разбилось. Алек быстро взглянул на гусениц. Их гнев перешел в ужас. И прежде чем Алек успел сделать малейшее движение, он словно подкошенный рухнул на пол. Дирак молниеносно направил оружие на неожиданного врага, обе гусеницы вспыхнули. Но в тот же миг его тряхнуло, как от сильного удара электрического тока; нить, связывающая его с внешним миром, мгновенно оборвалась. Он не упал, только руки его опустились безжизненно, в металлическом корпусе замер едва уловимый шум, который был его жизнью. Стеклянный дом заполнили гусеницы, которые быстро приближались к своим жертвам. 5 Электрическая лампочка загорелась ярким светом и погасла. Лента восприятия внезапно включилась, и Дирак увидел себя в окружении трех гусениц в смешных рабочих халатах, с никелированными инструментами в руках. Он сразу понял — они делают то, что делали бы техники Багратионова. Они его ремонтировали. Сейчас ближайшая из гусениц ловко завинчивала левый грудной клапан, под которым было смонтировано предохранительное устройство. Дирак быстро повернулся. Он находился в какой-то просторной комнате; стены комнаты были сделаны как бы из слоновой кости, мягкий свет ламп падал на его линзы. — А где Алек? — громко спросил он. — Он жив? По-видимому, они расстроили регулятор звука. Он исправил его сам и снова спросил уже обычным голосом: — Где Алек? Гусеницы ничего не отвечали; смотрели на него с молчаливым любопытством и страхом. Внезапно в его включенном автоматическом радиоприемнике прозвучал негромкий, приятный человеческий голос. — Встаньте! Он не разобрал слов, но поспешно встал. В нескольких шагах от него, опершись о черный металлический стол, стояла сравнительно небольшая седая гусеница с внимательными, спокойными и умными глазами. — Где Алек? — в третий раз спросил Дирак. Седая гусеница смотрела недоумевающе. Тут робот понял, что нужно сделать, и включил радиопередатчик. Лицо седой гусеницы прояснилось. — Я Лос планеты Вар, — сказала она. — Теперь я вас понимаю… Мы не воспринимаем звуковых волн. На звуковых волнах говорят наши бабочки. Будем разговаривать через ваш аппарат. Дирак молчал. Все это время его сложный ум с лихорадочной быстротой перебирал миллионы комбинаций. В конце концов он решил, что расшифровал основные слова. — Я Дирак с планеты Земля, — ответил робот. — Я мыслящая машина БА-6 конструктора Багратионова. На седом мохнатом лице Лоса появилось выражение, похожее на странную улыбку. — Дирак! — воскликнул он. — Здравствуйте, Дирак! И простите нас за маленькую неприятность, которую мы вам причинили. Позднее Дирак восстановил в репродукторе весь разговор, но сейчас понял только смысл приветствия. — Где Алек? — спросил он. — Алек — человек! — Он рукой показал, какого роста Алек. — Я хочу знать, жив ли Алек? Лос кивнул, потом протянул руку к какой-то кнопке. Засветился экран, и Дирак ясно увидел своего повелителя и друга. Он лежал под хрустальным куполом в какой-то камере, которая очень напоминала биокамеру звездолета. Лос увеличил кадр до самого крупного плана, и Дирак уловил, что Алек дышит. — Алек жив! — сказал Лос. — Он получил электрический шок, который временно его парализовал. Не беспокойтесь, мы его восстановим. Дирак снова углубился в миллионы своих комбинаций. — Благодарю вас, — сказал он. — Надеюсь, это не скажется отрицательно на его здоровье? Лос не понял. — Идемте со мной! — сказал он. Три гусеницы, которые только что ремонтировали Дирака, встревоженно переглянулись. Лос это заметил. — Не беспокойтесь, — сказал он им. — Нам не угрожает ни малейшей опасности. От него можно ожидать чего угодно, кроме неразумного поступка. Лос быстро повернулся к стене, нажал кнопку, и перед ним открылась маленькая дверь. — Пожалуйста, — сказал он. Это был лифт; они спускались с головокружительной быстротой. Когда Дирак насчитал восемнадцать этажей, лифт остановился и они очутились в длинном коридоре без каких-либо признаков дверей или окон. Помещение освещалось мягким, неизвестно откуда лившимся светом, который позволял различать самые отдаленные предметы. Дирак удивился, видя, как быстро передвигается Лос по мягкому полу, сделанному словно из пробкового дерева. Лос остановился, нажал хрустальную кнопку, и они оказались в просторной длинной комнате. И здесь тоже не было окон, но воздух был свежий и свет такой же ясный. Вдоль длинных стен стояли металлические шкафы. — Это часть моей библиотеки, — сказал Лос. — Здесь вы найдете все, что вам нужно: учебники, энциклопедии, атласы, наглядные пособия. Все это поможет вам быстро и эффективно овладеть языком и познакомиться с основами нашей цивилизации. Надеюсь, что это вам не доставит больших затруднений. Я понял, что вы отличная мыслящая машина, Дирак; должен признать — у нас такой еще нет. — Я беспокоюсь за Алека, — сказал робот. — Мне трудно будет работать, если я не узнаю, как он себя чувствует. Лос не понял, но его добрые и умные глаза смотрели ласково. — Я не понимаю вас, Дирак. Вы поработайте здесь, а потом мы поговорим. Через некоторое время Дирак остался один в библиотеке и сразу же взялся за дело. Ему не нужно было читать бесконечное множество текстов: они отпечатывались в его механическом мозгу со всеми точками и запятыми и оставались там навсегда. Он неутомимо, педантично перелистывал и перелистывал, только изредка останавливаясь на несколько минут. Тогда в нем с бешеной скоростью начинали работать миллионы клеток, поглощая материал и превращая его в прочные знания. Часов через восемь к нему пришел Лос. — Алек в полном сознании, — сказал он. — Первым делом он спросил о вас. Необычный рокот прозвучал в металлической груди робота. — Спасибо, — ответил Дирак на языке Вар. — Могу ли я его видеть? — Конечно, — сказал Лос. — Но чтобы не терять времени, лучше на телеэкране. Лос включил телевизор, на широком серебристом экране появилось лицо Алека. Лицо было изможденное, бледное, как у человека, перенесшего тяжелую болезнь. Но едва он увидел Дирака, глаза его радостно заблестели и слабый румянец окрасил щеки. — Здравствуй, Дирак, — сказал он. — Здравствуй, мальчик! Как ты себя чувствуешь? — Сносно, — ответил Алек. — Самое удивительное, что впервые за все это время я захотел есть. — Неужели тебя не кормят? — Давали какую-то отвратительную пасту. Наши хозяева, видимо, не придают особенного значения вкусовым качествам. Дирак повернулся к Лосу и перевел ему. Услышав ответ, он снова посмотрел на экран. — Он говорит, что пища была очень калорийная и богатая витаминами… Приготовленная специально для восстановления сил ослабленного организма. — Ты разговариваешь с ними? — изумился Алек. — Да, хотя по весьма странному методу. — Может быть, она и была калорийная, — вздохнул Алек. — Но я тебе честно признаюсь, что я просто сплю и вижу жареного цыпленка. — Мне очень жаль, Алек, — серьезно ответил робот. — Но на этой планете нет ничего, кроме гусениц и бабочек. — Я понимаю. А что со мной произошло? — Ничего особенного. Небольшой электрический шок. — Только этого еще не хватало! — усмехнулся человек. — Теперь мне кажется, что мой мозг стал твердым, как бильярдный шар. — Лос сказал, что тебе дадут пищу из наших продуктовых запасов. В чем ты еще нуждаешься? — В чем нуждаюсь? Дирак, у этих странных хозяев нет ни постелей, ни стульев, я уже не говорю о подушках и матрацах. Должен тебе сказать, что спина у меня затекла от жесткой гладкой плоскости, на которой я лежу. Робот не слишком точно перевел, но Лос сразу понял, в чем дело. — Конечно, у нас есть мягкая материя, — сказал он. — Попробуем ее приспособить. Дирак перевел, после чего добавил: — А теперь отдыхай и восстанавливай силы. Хочу тебя предупредить, что нам предстоит большая работа. Дирак провел в библиотеке еще три дня. За это время Лос навещал его несколько раз и уходил, весьма довольный успехами своего ученика. На третий день он долго и обстоятельно беседовал с роботом. Дирак понял, что Лос серьезно готовится к своему первому разговору с человеком. 6 Они стояли вдвоем на веранде лечебницы, обращенной к лесу. Природа здесь больше напоминала земную, особенно деревья, похожие на гигантские кусты, осыпанные множеством цветов, больших, ярких. И воздух был более прохладный и влажный, в нем чувствовалось едва уловимое соленое дыхание океана. Гусеницы позаботились, чтобы их ничто не беспокоило, и теперь они могли разговаривать без помех. Алек внимательно слушал размеренную речь Дирака. — Вар — одна из трех планет, входящих в звездную систему, которую они называют Зитой, — начал он. — На самой близкой к Зите планете нет жизни, как на нашем Меркурии. На второй планете богатая и разнообразная жизнь, очень напоминающая нашу мезозойскую эру. — Правда? — заинтересовался Алек. — Нужно посмотреть, нельзя ли добраться и туда. — Это не совсем безопасно, — сказал Дирак. — Итак, Вар — сравнительно молодая планета. Древняя фауна ее не слишком отличается от земной. Но в палеолите появляется впервые синяя бабочка. Именно ее личинки, гусеницы, произвели коренной перелом в развитии животного мира. Остальные виды просто прекратили свое существование. Гусеницы отличаются тем, что они одни из всех животных обладают необыкновенным оружием — электрическим зарядом. Это не ново в природе, но гусеницы планеты Вар исключительно сильны. Впрочем, ты сам мог в этом убедиться, хотя они не собирались тебя убивать, а просто лишили способности двигаться. — И весьма успешно, — пробурчал Алек. — Думаю, что не забыть мне об этом всю жизнь. — Сначала они убивали других животных только когда приходилось защищаться, — продолжал Дирак. — Гусеницы питаются исключительно растениями, так что они ни в коей степени не были заинтересованы в сохранении других животных. Они и уничтожили их совершенно сознательно, чтобы обеспечить себе и главным образом своим бабочкам, которые совершенно беспомощны, полную безопасность. — У кого же появилось сначала сознание — у гусениц или бабочек? — По-моему, у гусениц, — ответил Дирак. — Но они никогда не говорят ничего подобного, бабочки для них в любом случае остаются существами высшего порядка. Но факт, что именно у гусениц возникает способность к труду и организованная общественная жизнь. После того как они истребили все высшие формы жизни на планете, они уничтожили химическими и другими средствами и низшие виды — насекомых, паразитов и так далее. — Весьма кровожадные создания, — заметил Алек. — Нисколько! Подобных слов вообще нет в их словаре. Не существует таких понятий, как вражда, ненависть, жестокость, алчность. А понятия «счастливый», «радостный», «печальный» они употребляют только тогда, когда речь идет о бабочках. У гусениц просто нет эмоциональной жизни в земном понимании. — Не может быть! — невольно воскликнул Алек. — Это правда, — серьезно возразил Дирак. — По-видимому, все их существование основывается на биологических принципах. Они не бесполые в точном смысле слова, но совершенно лишены половых чувств. Инстинкт продолжения рода проявляется у них в заботе о бабочках и в стремлении достичь невредимыми этой стадии. Это настолько сильно в них, что определяет все общественные отношения. — Объяснение кажется мне не совсем научным, — пошутил Алек. — Для планеты Вар это абсолютно научно, — с прежней серьезностью ответил робот. — И посему развитие их общества совершенно отлично от нашего. Прежде всего здесь нет ни рас, ни наций. На Варе не было ни одной войны. Не было классов. С самого начала и до сих пор их общество — цельный коллектив. Гусеницам нужно лишь самое необходимое. Все свои мечты, надежды и желания они откладывают до своей второй жизни в качестве бабочек. Это для них не религия, не идея, а естественное состояние. Поскольку они лишены чувств и страстей, настоящее в определенном смысле им безразлично. — Но тогда они глубоко несчастны! — воскликнул Алек. — Едва ли, — ответил робот. — Они спокойны и уравновешенны, поскольку ими движет стремление к определенной цели и уверенность, что они ее достигнут. Любое мыслящее существо, имеющее определенную цель в жизни, не может быть несчастным, Алек! Разве я, по-твоему, несчастен? — Нет, конечно же, — пробормотал Алек. — Но тогда не понятно, что является стимулом для науки, для прогресса в этой цивилизации? — Ты рассуждаешь совсем как земной человек, — ответил Дирак. — Наука может развиваться, даже если нет людей. Представь себе, что человеческий род внезапно вымер от какой-то неизвестной эпидемии. И на свете останутся только машины, созданные Багратионовым. Нет, наука не умрет! Мы будем продолжать развивать ее, пока не воспроизведем вас снова, хотя бы начать пришлось с обыкновенной амебы. В конце концов наука — это такая материя, которая, будучи однажды создана, начинает развиваться по своим собственным законам, иногда даже во вред людям. Но на Вар дело обстоит иначе. Здесь люди-гусеницы относятся к науке строго рационально. Время от времени они сознательно ограничивают развитие отдельных наук, особенно технических. Они делают все, чтобы сохранять, насколько возможно, почти спартанский образ жизни. Например, они никогда не производили оружия для самоистребления. Они открыли атомную энергию, но используют ее главным образом для создания тепла на планете. Теоретически они знакомы с термоядерной энергией, но не стремятся применять ее на практике. Они знакомы с тремя измерениями, а транспортные средства их ограничены до минимума и служат только для перевозок. Три века назад у них были космические корабли, с их помощью они изучили свою звездную систему Зита. Теперь они перестали совершать полеты, потому что считают это бессмысленным занятием. Но зато у них на очень высоком уровне медицина и отчасти биология. Например, они не знают смертного исхода при болезни или несчастном случае. — А философия у них есть? — перебил Алек. Дирак в затруднении молчал. — Я встречал это понятие, — сказал он. — Но ни разу не встретил ни одного названия философского труда… Может быть, это есть у бабочек… — Теперь кое-что проясняется, — сказал Алек. — По логике вещей, у этих гусениц, очевидно, нет искусства. — Почти нет, если не считать архитектуры и некоторых элементов декоративной живописи. Искусство — достояние бабочек, у которых эмоциональная сторона жизни развита очень сильно и составляет основу их существования. Они считают эту фазу более высокой, а почему — им самим это не совсем ясно. Это фаза счастливого существования — время эмоций, красоты, любви и, в конечном счете, полового размножения. — Значит, эмоциональную жизнь они связывают только с наличием полового чувства? — спросил изумленный Алек. — В конечном счете так и получается, — ответил Дирак. — Но, может быть, я поспешил с заключением. Впрочем, ты знаешь, как тяжело переносят представители рода человеческого период увядания. Люди на Земле начинают тогда походить на гусениц, только без их надежды превратиться в бабочек. — Верно, — кивнул Алек. — Здесь же гусеницы избавлены от такой драмы, поскольку для них это естественное и временное состояние. Они живут надеждой, а надежда подчас значит больше всего на свете. — И ты знаешь больше, чем полагается знать мыслящей машине, — пробормотал Алек. — Но интересно, куда же это приведет? — Ты имеешь в виду чувства? — осторожно спросил Дирак. — Возможно, — еще более осторожно ответил человек. — И кто же такой Лос?.. — Сейчас поймешь… У них имеются две фазы существования, строго ограниченные по времени. Первая фаза — фаза гусеницы — длится ровно сорок лет. Они могли бы увеличить или уменьшить этот срок, поскольку им давно известен код наследственности, но они считают его самым целесообразным по многим причинам. Точно к концу этого срока они превращаются в коконы, из которых через десять месяцев выпорхнут бабочки. Насколько я понял, каждая бабочка помнит о своей прошлой жизни и не является новой, вновь рожденной индивидуальностью. Гусеницы предоставили им самую красивую, с наиболее стабильным климатом часть континента — ту, возле экватора. Сами остались жить в более суровом климате океанского побережья. Здесь их города, заводы, вся их цивилизация. Бабочки живут, надо полагать, не занятые никаким трудом. Единственная их полезная деятельность — продолжение рода. Любовная жизнь не ограничена институтом брака. Видимо, чувства у них возникают стихийно и не обусловлены сроками. Единственная обязанность бабочек перед обществом — отложить яйца в отведенных местах, обо всем остальном заботятся гусеницы. Но за свою красивую жизнь они наказаны природой — живут очень мало, всего десять лет. — Десять лет ничегонеделания — это совсем не мало! — усмехнулся Алек. — Теперь вернемся к Лосу, — продолжал Дирак. — Ты сам понимаешь, что сорок лет — слишком короткий срок, чтобы поддерживать на нужном уровне столь сложную цивилизацию. Осуществляет эту трудную задачу Совет из двадцати старейшин, каждый из которых носит имя Лос. На языке Вар это значит «печальный». Совет печальных управляет всем обществом, единственная цель которого — достичь счастья путем перерождения. — Чудесно! — пробормотал Алек. — Но они едва ли так думают, — сказал Дирак. — В конце сорокового года каждый из тех, кто избран Лосом, искусственно сдерживает свое биологическое развитие. Лос не становится ни коконом, ни бабочкой. После десятимесячной летаргии он пробуждается снова гусеницей, принося себя в жертву обществу. У него нет своей личной цели, надежды на счастье. Они воплощают не только печаль, но и полную безнадежность. Единственный смысл их существования — обслуживать низшую фазу своего общества. — Может быть, их жизнь и безнадежна, и печальна, но я им завидую, — тихо сказал человек. Дирак не сразу ответил, но его пустые линзы как-то особенно пристально нацелились на человека. — Сомневаюсь в твоей искренности, Алек, — сказал наконец он. — Казимир не будет зря утверждать, что не встречал такого жизнелюбивого человека, как ты. — Это не имеет значения. — Как это не имеет? Да ты ведь не откажешься от самой малой малости, Алек. Даже от матраца, даже от цыпленка. — Вот именно поэтому! — воскликнул человек. — Должен тебе сказать, что я всегда сомневался в смысле тех высших цивилизаций, которые не могут дать ни мучеников, ни героев. — Это же глупо, — сказал Дирак. — Ты вправду меня удивляешь. — Может быть, и глупо, — пожал плечами человек. — Но я так это понимаю. — Даже Лос так не думает, хотя он является своего рода мучеником ради общества. — Это Лос номер один? — Да. — А кто его выбирает? — Ты, конечно, понимаешь, что все происходит отнюдь не путем парламентских выборов. Это власть, к которой никто не стремится, которая не приносит никаких благ, одни тяготы. Совет сам намечает будущего Лоса, отбирая его из самых способных в отдельных отраслях науки. Каждый Лос, достигший стопятидесятилетнего возраста, автоматически исключается из Совета, независимо от его заслуг перед обществом и вскоре, лишенный цели и смысла своего существования, умирает… — Несколько жестоко, — сказал Алек. — Но так и должно быть. Он немного подумал и добавил: — Я хочу видеть Лоса. — Ты увидишь его утром, — сказал Дирак. — Но я прошу тебя, будь осторожен и внимателен. — Что ты этим хочешь сказать? — Может быть, с этого следовало начать, — сказал Дирак. — Дело в том, что Лос отказался пропустить меня к вездеходу. Я хотел установить связь с Казимиром, но из осторожности не сказал ему об этом. И все-таки он меня не пустил. Мне кажется, они считают нас своими пленниками. — Ты полагаешь? — Возможно, они опасаются нас, поэтому хотят изолировать от нашей базы. Они считают, что мы попали сюда с ракеты и не знают, что вокруг Вар кружит наш звездолет. Я, со своей стороны, ничего им не сказал. Алек взглянул на него с любопытством. — Честное слово, я не знал, Дирак, что ты способен лукавить. — Я способен на все, когда речь идет о вашей безопасности, — ответил робот. — И поэтому считаю: с ним надо держаться очень осторожно и рассеять все его сомнения. Алек молчал. — Я думаю, что мы поймем друг друга, — сказал он. — С печальным человеком всегда можно договориться. Главное, чтобы он не был бесчувственным. Он внутренне сжался, сказав последнее слово, но Дирак не подал вида, что воспринял слова человека как обидный намек. И чтобы переменить тему, человек быстро взглянул на часы. — Ровно через сорок пять секунд мне принесут пищу, — сказал он. — Эти гусеницы чертовски точны… — У меня такое же впечатление, — бесстрастно ответил Дирак. Он тоже посмотрел на часы. Теперь они оба молчали. Алек вдыхал соленый ветер океана, который усиливался к вечеру. Солнце скрылось, утонул в мягких сумерках лес, казавшийся сейчас еще более пустынным. Алек вздохнул. — Очень хочется увидеть серну, — сказал он тихо. — Или хотя бы обыкновенную козочку… Дирак не ответил и посмотрел в дальний конец веранды. Там появилась зеленая гусеница, которая медленно ползла, толкая перед собой столик на колесах. 7 Дверь отворилась перед ними, и они вошли в огромный зал с потолком сводчатым и синим, как небо. Никакой мебели в зале они не заметили, и все же он производил торжественное и праздничное впечатление. В глубине его, опершись на тонкую металлическую рамку, их ждал Лос. Человек с любопытством уставился на него. Седое мохнатое лицо старейшины казалось добрым и кротким, но взгляд был живой, сосредоточенный и проницательный. — Я приготовил для вас сюрприз, — сказал Лос и показал на предмет, стоявший у стены. — Это у вас называется стулом? Дирак переводил очень быстро, почти синхронно. Человек посмотрел туда и улыбнулся. Теперь он тоже заметил этот предмет. Это ни в коем случае не было стулом, но могло сойти за стул. Алек подошел и осторожно сел. Лос смотрел на него все тем же внимательным, немигающим взглядом. — У меня есть к вам несколько вопросов, Алек, — сказал он. — А потом я в вашем распоряжении. — Прошу вас… — Дирак сказал мне, что у земных людей умственная и эмоциональная деятельность протекает одновременно. Вы считаете такой образ жизни более совершенным? — Мне трудно вам ответить, — сказал Алек. — Я слишком поверхностно знаю ваш мир. Но он представляется мне организованным вполне разумно. — Все-таки не могли бы вы высказать какие-то принципиальные суждения по этому вопросу? — Я мог бы сказать, что индивид, который совмещает в себе две природы, является полноценным, если не для общества, то по крайней мере сам по себе. — Как это понимать? («Будь внимателен, Алек», — добавил Дирак от себя.) Алек все осмысливал быстро, но так и не догадался, от чего предостерегал его робот. — Очень просто, — ответил он, взвешивая слова. — Одна плюс одна получается две. — Такой способ мышления кажется мне несколько механическим, — сказал Лос. — Углерод плюс кислород — и получится, насколько мне известно, яд… — Признаюсь, что я привел не слишком удачный пример, — сказал Алек. — Но положительным является уже тот факт, что двойственная природа человека способствует более интенсивному душевному горению. — Да, естественно, — кивнул Лос. — Но следует ли считать большую интенсивность духовной жизни решительным преимуществом? Не является ли более важным внутренняя гармония и цельность душевного мира? — Я хочу сказать, одновременное сосуществование в человеке эмоционального и рационального начал обогащает его, — ответил Алек. — Индивид, которому свойственно только одно из этих начал, по существу, полуиндивид. — Да, в этом мне хотелось бы разобраться! — сказал задумчиво Лос. — Итак, вы считаете, что на Вар живут полусущества? («Будь очень внимателен», — прибавил от себя Дирак.) Лишь теперь Алек понял, куда клонит собеседник. — Нет, нет, прошу вас, я совсем не хотел этого сказать! — возразил он. — Я вполне допускаю, что ваше общественное устройство более совершенно, чем наше. Но скажите, Лос, разве вы не сожалеете, что вам недоступен мир красоты, счастья и чувств — мир бабочек? — Я понимаю ваш вопрос, — сказал Лос. — Но ведь в конце концов почти каждый житель Вар обретает свое счастье. И притом не в смешанном, а в чистом виде, счастье, какое вы себе даже представить не можете… Алек задумался, как дальше направить разговор. — Вероятно, вы правы, — заколебался он. — Подумайте, Алек, — подхватил с живостью Лос. — Разве последовательное деление на два начала не более целесообразно? Каждое из них существует в чистом виде, они не мешают взаимно одно другому и могут проявляться в полную силу… — Это не так просто, — сдержанно ответил Алек. — Мы стремимся, чтобы чувства наши облагораживали ум, а ум сообщал чувствам глубину и проникновенность. — Ответ не по существу, — сказал Лос. — Подобная взаимосвязь существует и у нас, только последовательно, поэтапно. Иначе эмоциональная жизнь бабочек была бы совершенно примитивной. — Я не спорю с вами, Лос, о преимуществах вашего и нашего миров. Поскольку они оба созданы природой, они естественны. Но они не могут быть абсолютно совершенными. В каждом из них надо искать совершенство по законам его собственного развития. — Это правильно, — сказал Лос (а Дирак присовокупил: «Тебе, пожалуй, удалось вывернуться».). Лос помолчал и затем мягко добавил: — Мне кажется, Алек, что перед вашим обществом стоят более серьезные трудности. Эти два начала очень сильны, очень обособленны и всегда в разладе. Какое-нибудь из них неизбежно берет верх и вытесняет другое. А обрести гармонию представляется мне крайне сложной задачей. — Правильно, — подтвердил Алек. — Но как бы могли мы развиваться, если бы не было этих двух противоречивых факторов, которые и стимулируют процесс развития? — Но если они взаимно отталкиваются? — Даже если так… Все же это толчок к соревнованию и прогрессу. Но теперь фактически положение у нас иное. — Вы хотите сказать, что разум смирился? — Наоборот, мне кажется, он всегда более неуступчив и настойчиво стремится взять перевес. Именно несколько его серьезных побед в истории нашего развития показали ему, что эти победы, достигнутые в одиночку, не приносят полного удовлетворения. Лос надолго задумался. — Ваша эмоциональная природа в моем представлении дерзкая, живучая и сильная, — сказал он наконец. — И мне кажется, что вашему разуму очень тяжело ей противиться. — А почему вы так думаете? — спросил с любопытством Алек. — Насколько я понимаю, вы относитесь к хищным животный? — То есть? — Вы ведь до сих пор едите мясо животных, — сказал Лос. — У нас только хищники в доисторические времена питались мясом. — Ну это неважно, — нахмурился Алек. — И не может иметь никакого значения для человечества, прошедшего такой долгий путь исторического развития. — Весьма произвольное суждение, — сказал Лос с горечью. — Даже самый длинный путь развития закодирован в наследственности. Иначе чем вы объясните ваши войны, ваши революции, истребление друг друга на протяжении целых веков. Кровавой истории вашего развития не могла не способствовать ваша пища, которую вы употребляете; она сообщает кровавые тона вашим эмоциям… И как же может жить с ними в мире чистый и беспристрастный разум?.. Алек заметил с удивлением, что эти слова его раздражают. Неужели человек-гусеница в чем-то прав? Или просто-напросто он хотел вырвать у него какое-нибудь неосторожное признание? — Мне трудно найти убедительные доводы, Лос, — сказал он. — Но, к сожалению, факты говорят об обратном. Проблемой последних эпох является не технический прогресс, а увядание чувств. И надо сказать, вопреки всем вашим предположениям, наше общество намного гуманнее вашего. Мы не истребили жизни на своей планете. У нас живут на свободе тысячи диких и прирученных животных… — Чтобы иметь возможность их убивать? — спросил Лос. — Чтобы не забыть о древнем прекрасном ремесле, об охоте? — Не совсем так. Мы действительно убиваем некоторых. Но у нас есть огромные заповедники. — Но гусениц и бабочек все же истребляете. — Простите, Лос, но у нас они не относятся к разумным существам. Они просто насекомые. И мы не истребили всех гусениц, хотя они наносят серьезный вред нашим лесам. Мы их сохраняем ради красивых бабочек, которым радуются наши дети. — Жаль, что вы не захватили ни одного экземпляра, — задумчиво проговорил Лос. — Это бы представило огромный интерес для наших ученых. — В следующий раз не упустим… — Рассчитываете установить с нами постоянные контакты? («Будь внимателен, Алек», — настойчиво предупредил Дирак.) — Цель наших путешествий единственная — знание, — осторожно ответил Алек. — Но если вы будете в нас нуждаться, мы никогда не откажем в помощи. — Спасибо, — сухо ответил Лос. — Это все, что я хочу знать. Теперь я к вашим услугам. Алек пристально посмотрел на него. — Прежде всего у меня есть к вам просьба, Лос, — сказал он. — Позвольте нам выйти на связь с нашим воздушным кораблем. В глазах Лоса что-то промелькнуло. — Зачем вам связь? — спросил он. — Разве на корабле есть люди? — Вы меня не поняли. Речь идет не о ракете, на которой мы опустились. А о фотонном звездолете, облетающем Вар. У нас нарушились ежедневные обязательные сеансы связи. Наши товарищи очень тревожатся за нас. Лос устремил на него свой проницательный взгляд. — У вас правда есть такой звездолет? — Вы меня удивляете, Лос… Если не верите мне, спросите ваших ученых. На ракете можно в лучшем случае долететь от одной планеты до другой. — А не хотите ли вы на самом деле установить связь с вашей Землей? — А разве это не одно и то же? — Для нас не одно и то же. — Я не понимаю… Вы боитесь нас? — Возможно, у нас есть на то причины, — ответил Лос. — И весьма серьезные. — Интересно узнать, какие? — сказал Алек. Лос медленно покачал мохнатой седой головой. — Вы неискренни, Алек, — сказал он огорченно. — Вы же не можете не знать. Во-первых, вы убили бабочку. Уже тысячи лет ни одна бабочка не умирала насильственной смертью. Должен сказать, это событие просто потрясло нас. — Тогда и вы будьте искренни, Лос. Вы же хорошо знаете, что это недоразумение. Мы думали, что бабочки обыкновенные насекомые. Даже в глазах жителей Вар истребление насекомых не является преступлением. Вы истребили миллионы видов… — Это верно. Но и убийство бабочки — тоже факт. Жители Вар испуганы и встревожены. — Вы должны объяснить недоразумение и успокоить их. Здравый, трезвый рассудок поможет им разобраться. — К сожалению, это еще не все. Совет опасается, что ваша планета истощена или ей грозит уничтожение. И вы ищете другую, с подходящими климатическими условиями, которую вы сделаете своей колонией. Совет опасается, что вы примете нас за низшие существа и сочтете себя вправе истребить нас для того, чтобы создать более высокую цивилизацию. Особенно много опасений внушает Совету то, что вы хищники. И в конечном итоге нельзя сбрасывать со счета, что на ваш разум могут повлиять незнакомые нам чувства. Алек глубоко задумался. — Надо признать, что все ваши опасения не лишены оснований, — сказал он наконец. — Но не в данном случае. Конечно, вы не знаете нашего мира, его гуманных принципов, так что любое наше объяснение вы можете принять за обман. Все-таки я хочу вас убедить, что у нас нет никаких намерений захватить Вар, и прошу вас поверить мне… — А если Совет не поверит? Не забывайте, Алек, что стоит вопрос о нашем существовании. — Это невыгодно для вас со всех точек зрения, — ответил Алек. — Если вы попытаетесь задержать нас или погубить, наши товарищи не оставят это без последствий. — Что это значит? — спросил сдержанно Лос. — Достаточно нашему звездолету облететь Вар на малой высоте — и планета превратится в пепелище. И это не единственная возможность. — Я должен понять ваши слова как угрозу или как обыкновенный шантаж? — Ни то, ни другое, Лос. Мы пришли к вам как братья. Чтобы не нанести вам ни малейшего невольного ущерба, мы подвергли стерилизации каждую вещь, которую взяли с собой. Вы, наверно, обследовали нашу пищу и наши вещи и знаете, что это правда. И, конечно же, один звездолет не может обратить в колонию целую планету. В ваших интересах освободить нас добровольно. А если не поверите — приготовьтесь защищаться. Раньше чем через тридцать два световых года мы не сможем добраться сюда, а это для вас века… Алек умолк. И Лос молчал, он был подавлен и мрачен. — Благодарю вас, Алек, за откровенность, — сказал он. — Лично я считаю, что вы правы. Но решение может принять только Совет. Утром я сообщу его вам. Потом Алек и робот шагали вдвоем по длинному коридору. — Я думаю, что старик на нашей стороне, — сказал Дирак. — Почему? — едва заметно улыбнулся человек. — Твоя логика была безупречна. Поскольку они разумные существа, они все воспримут правильно. И можно не бояться, что их разум будет ослеплен какими-либо чувствами. 8 Экран засветился, и в тот же миг Алек увидел встревоженное лицо Казимира. — Алек! — воскликнул он. — Что случилось? — Ничего особенного, — спокойно ответил Алек. — Были небольшие осложнения, но теперь все уладилось… — Бабочки? — За бабочками появились гусеницы! Хочешь на них взглянуть? — Если нет ничего лучшего! — засмеялся Казимир. Несколько минут Казимир с интересом всматривался в телеэкран. — Да, приличная архитектура, — сказал он. — Высокие двери. Они что, ходят выпрямившись?.. — Сейчас поймешь… Но здания, конечно, имеют свои неудобства. У них лестницы как детские горки. Подняться на второй этаж — настоящий подвиг. — Это они? — содрогнувшись, спросил Казимир. — А что, не нравятся? — улыбнулся Алек. — Бр-р! Как в страшном сне… — Вблизи они выглядят симпатичнее, — сказал Алек. — И, в конце концов, никакой опасности, что тебя пригласят танцевать. Они глухонемые. — Ах вот как! Казимир снова стал наблюдать, молча и сосредоточенно. — Можно кое-как выдержать. У исследователей Алфагея меньше шансов, чем у тебя. Они тебе не причинили вреда, Алек? — Позднее я тебе расскажу. А сейчас у нас хорошие отношения, ведем философскую дискуссию. — О чем? — Старые, вечные темы… — Алек, ты ничего от меня не скрываешь? Где Дирак? — Не беспокойся, он в полной исправности, — ответил Алек. — Они содержали нас как пленников, но теперь мы свободны. При одном условии: надо доказать, что наш звездолет существует на самом деле. Опасная искра мелькнула в глазах пилота: — Ну это не проблема… — Нет, нет, прошу тебя, Казимир, не наделай глупостей. От тебя требуется только одно: вечером, в одиннадцать часов, запустить сигнальную ракету… Выбери самую яркую. — Ты уверен, что вы в полной безопасности? — нахмурившись, спросил Казимир. — Уверен. — Сколько времени предполагаешь еще провести там? — Думаю, еще дней десять. — И все-таки, прошу тебя, будь осторожен… Если что с вами случится, планета их лопнет как мыльный пузырь. — Не подозревал, что ты такой кровожадный, — улыбнулся Алек. — Но скажи, что у тебя? — А что у меня может быть? — пожал плечами Казимир. — Скука смертная. Подумываю, уж не смонтировать ли Дирака-второго, а то и поболтать не с кем. — Неплохая идея. Только не забудь демонтировать его к тому времени, как мы вернемся. — А что? — Ну как тебе сказать… Может быть, Дираку-первому будет неприятно увидеть свое второе «я». Казимир засмеялся. — Ты все такой же, — сказал он. — Передай привет Дираку. Может быть, среди этих гусениц у него развились чувства. — Багратионов не исключает такой возможности… — Не смеши меня! — Я кончаю, Казимир, — сказал Алек. — Отныне будем поддерживать регулярную связь. — Ты что, приглашен на банкет? — Слава богу, эта беда меня миновала, — улыбнулся Алек. — В меню нет ничего, кроме хлорофилла. А иногда даже и он искусственный. — Не позавидуешь тебе… — До свиданья, Казимир! Экран погас. 9 Алек сидел на своем мягком стуле без спинки и думал о том, насколько быстро приспосабливается человеческое сознание к самой странной обстановке. Теперь все ему представлялось естественным, и даже мохнатое лицо Лоса казалось почти человеческим. Все-таки он не мог сдержать улыбки, когда президент планеты Вар с удивительной ловкостью стал карабкаться по отвесной стене к одному из верхних шкафов библиотеки. Лос вернулся, держа в руках легкую металлическую пластинку, похожую на гравюру. — Это первый Лос нашей планеты, — сказал он. — Его называли Лосом Философом. Алек удивленно посмотрел на него. — Дирак говорил мне, что у вас нет такой науки. — Да, теперь и правда нет, — ответил Лос. — Три века назад она была отменена специальным указом Совета. Алек усмехнулся. — Это нельзя назвать свободой мысли. — Не знаю, какой смысл вы вкладываете в слово «свобода», Алек. Для нас это отсутствие принуждения. У нас свобода каждому индивиду гарантирована в рамках наших законов и традиций. — Для нас это значит несколько больше, — снова усмехнулся Алек. — Мы ни в коем случае не мешаем людям думать, о чем они хотят, а также излагать свой мысли в письменной форме. Лос задумался. — Не знаю, разумно ли это, — сказал он. — И все же почему надо было запрещать философию? — Она просто оказалась ненужной, — ответил Лос. — Наша философия пыталась открыть законы развития. Эти законы нам дала наука. А что касается самых общих закономерностей и самых общих целей, то мы пришли к выводу, что нет иных законов развития, кроме тех, которые предлагает сама природа: развитие индивида от низшей стадии к высшей. — Все ясно и просто, — пробормотал Алек. — И все же, надо полагать, были и другие мнения? — Были, конечно, — кивнул Лос. — Особенно сильным было монистическое учение, проповедовавшее взгляды, подобные вашим. Они считали, что природа разумного существа должна быть единой и неделимой и что наука должна стараться обеспечить это единство. К этой школе принадлежал самый известный их философ по имени Син Темный. Сейчас я вам его покажу. Лос снова вскарабкался по полкам и принес тонкую книжку, отпечатанную на какой-то особенной бумаге. На титульном листе была помещена фотография, которая сразу приковала внимание Алека. — Он, однако, не был лишен чувств, — задумчиво сказал Алек. — Возможно, — неуверенно ответил Лос. — Он отличался особенно дерзким и беспокойным умом. — Может, вы прочтете мне что-нибудь? Лос нехотя открыл первую страницу и стал читать: «Куда стремишься ты, слепое существо? К какому темному морю текут реки твоих желаний? У тебя нет глаз, они слепы к чудесам, что окружают тебя. У тебя нет слуха, и ты не слышишь глас истины. Синие льды полюсов навеки заморозили твое сердце. Для чего твой холодный разум и для чего твои мертвые руки, если все, что они создают, печально и бессмысленно?» Лос внезапно смолк. — Но это же не философия! — воскликнул Алек. — Это поэзия… — Нет, вот, это не поэзия, — недовольно ответил Лос. — Это просто мысли, дерзкие и необоснованные. Поэзию могут создавать только бабочки. — Вы не могли бы показать мне что-нибудь из поэзии? Лос с удивлением взглянул на него. — Поэзия не записывается, — сказал он. — Это запрещено. — Запрещено? А почему? — Разве не ясно? У бабочек столь высокая поэзия, что она недоступна нашему пониманию. Кто не может ее воспринять, тот просто осквернит ее… — Но что есть поэзия? — Поэзия есть красота! — убежденно ответил Лос. — И природа — красота… — Нет, это красота их отношения к природе. Красота их отношения к любви. Не знаю, как это выразить точнее, Алек. Поэзия — это материализованный образ движения их души. Это кванты их духовной энергии, их непостижимого для нас счастья… Алек молчал. — Но разве их поэзия лишена мысли? — спросил он наконец. — Конечно же, нет. — А откуда же берутся мысли? — Бабочки мыслят на основе знаний, которые они получили в своей предыдущей жизни, — ответил Лос. — Но это мысли, пронизанные светом, а их глубина, наверно, неизмерима. Дирак беспокойно взглянул на часы. — Пора идти, — сказал он. Немного погодя они втроем поднялись на плоскую крышу резиденции. Океан был совсем близко, и возле освещенной пристани стояло несколько кораблей, широких и приплюснутых, словно черепахи. Фосфоресцирующие башенные краны бесшумно снимали с них какую-то студенистую массу. Соленый йодистый запах был сегодня сильнее обычного. — Это морские водоросли, — объяснил Дирак. — Они извлекают из них хлорофилл. Алек как будто не слушал его. — Лос, не можете ли вы мне дать книгу Сина Темного? — спросил он вдруг. — Нет, Алек, это запрещено выносить. — Запрещено выносить в пределах планеты Вар. Но не на далекую, незнакомую Землю. — И без того вы доставите на Землю чрезмерно много знаний… — Но я хочу принести им мысли, Лос, — ответил человек. — Знания могут оказаться бесполезными. Ведь никто из нас не может с точностью утверждать, какие именно знания пригодятся земным людям. А вот мысли… — Смотрите! — прервал его Дирак. Они обернулись и посмотрели на черное небо. Почти в самом зените вспыхнуло облачко и быстро расплылось, словно фиолетовая медуза. Спустя несколько минут оно стало совсем прозрачным, сквозь него проступили неяркие звезды. Алек незаметно взглянул на Лоса; на его лице можно было прочесть странные, неподобающие ему мысли. — Красиво, не правда ли? — тихо спросил Алек. — Да, поистине, — ответил Лос. Человек молча улыбнулся. 10 Они стояли на берегу озера Ин, неподалеку от серебристого корпуса ракеты. Поляна перед ракетой вся была синяя от бабочек. Снова звучала музыка, озеро волновалось как живое, ликующе шумели леса планеты Вар. Лос слушал перевод Дирака, он выглядел сосредоточенным и внимательным, но по выражению лица нельзя было понять, о чем он думает. Бабочки, как всегда, были необычайно возбуждены, волновались, как озеро, и ликовали, как леса. Только железное лицо Дирака было безучастным — он смотрел на ракету. Наконец музыка кончилась, бабочки затрепетали нежными крыльями, и все вокруг снова заполнилось звуками, тихими и молящими. Но магнитофон молчал. Алек отдал его Дираку и спросил: — Понравилось ли вам, Лос? — Мне кажется, что вы меня понимаете, — задумчиво сказал президент. — Правда, — улыбнулся человек. — Я понял, что иногда вы в самом деле печальны, Лос… Но никогда не чувствуете себя несчастливым. Ничто не дрогнуло во взгляде Лоса. — Но вот вы несчастливы, Алек! — ответил он. — Хотя у вас есть и сердце, и ум. Чего же вам не хватает? — Я потерял близких, Лос. — Но разве вы не вернетесь к ним? — Не знаю. Мне кажется, это будут уже чужие люди. Лос помолчал. — Вы как Син, — сказал он. — Как Син Темный. Я принес вам его книгу. Лос остался на берегу. Ракета медленно заскользила по воде, потом все быстрей и быстрей, мягкие волны плескались у его ног. Наступил момент, когда она взлетела и серебряной стрелой вонзилась в синюю плоть неба. Мгновение — и перед ними снова распростерлась величественная и страшная пустыня звезд и мрака.