Массивная пятка грузно опустилась на подвернувшуюся собачонку. Та взвизгнула. Дернула лапами напоследок и, верно, сдохла. Её хозяин — рослый парень в джинсах и куртке, испуганно пятился назад, позабыв как бегают. Люди бежали, вопя на разные голоса, ища спасения — в узких переходах, за другими людьми, за автомобилями.

Рука чудомобиля сжалась на туловище парня, приподняла, с силой, а улицу огласил пронзительный и полный ужаса вой. Куда там Повелительнице Тьмы? Вот он — самый настоящий ужас, здесь и прямо передо мной. Спуститься только на десяток-другой метров пониже — и окажусь участницей этого дивного действия. К общему ритму звуков прибавился скрежет метала, врываясь в меня безудержной паникой. Бежать — прямо сейчас, не разбирая дороги, спрыгнуть на пол, забиться под кровать, свернувшись калачиком и ждать — ждать, когда этот кошмар закончится.

Плохо быть куклой. Лапа потащила парня к пасти-капоту, старательно пытаясь его запихнуть в металлическое чрево. Тот отчаянно вопил и сопротивлялся, перебирая ногами по воздуху. Фары озлобленно зыркали на тех, кто еще не ушел, словно выбирая следующую жертву. Я не успела заметить, когда они появились. Несколько человек в одинаковой форме словно появились из ниоткуда. Не милиция, ни врачи и, я откуда-то точно знала, что не служба спасения. Шипящий снаряд, вырвался из толстой, тупой трубки, устремился к аномалии. Я зажмурилась. Ракета, тут же пояснило мне сознание. Сейчас будет взрыв, чудовище развалится на части, а парень в его руках — что будет с ним? Кровавая каша размазывается по гусеницам танка…

От хлопка задрожали стекла, обещая лопнуть в любой момент. Из чудовища повалил черный, густой клубящийся дым, хозяин собачки каким-то чудом выжил и уже был рядом с другим человеком. Черная куртка, такого же цвета штаны и темные солнцезащитные очки нежданного спасителя нелепо смотрелись на фоне ослепительно белой зимы. Словно персонаж вырвался со страниц сказок — злобный Дарибас-Манопас решил измениться, и начал творить добро. Вон, каким-то чудом человека из пасти аномалии вытащил, а сейчас достает что-то из недр куртки.

Автоматные очереди высекали искры из обескураженной аномалии. Подобного отпора на первых секундах своей жизни она никак не ожидала, а мне захотелось возликовать. Хлопнуть в ладоши, притопнуть ногой, радостно взвизгнуть. Испуг испарился, как будто его и не было вовсе, на смену обескураживающей панике пришла всепоглощающая надежда. Надежда, что сейчас они, вот сейчас… что-нибудь сделают!

На спинах подоспевших к аномалии людей гордо красовались огромные желтые буквы «ОНО». Толстомордый, кажется, о них тоже говорил. Он много чего тогда говорил…

Сюда бы его, под эту самую аномалию, вдруг подумалось мне. Прямо вот сюда, чтобы он визжал, мочился в штаны, колотил кулаками по воздуху, умоляя о пощаде и спасении. Вот что бы он сейчас сказал о этих людях, ОНОшниках?

Тот, кто был в черной куртке, кажется, был главным. Стальной гигант уже пришел в себя после взрыва, сделал несколько шагов в сторону бойцов. Пули щелкали по нему, дырявя насквозь, обещая в скором времени превратить в дуршлаг, но и монстр не собирался сдаваться без боя. Даже наоборот — они его раззадорили и он готов был порвать их в клочья прямо сейчас. Плетью повисла стальная рука, грозя вот-вот отвалится, шипели, искря синим, провода, грузно и на разные лады скрипел покореженный метал. Не прошло и мгновения, мне показалось, что я моргнула, а главный сотрудник ОНО уже восседал на капоте чудовища, старательно целясь черным цилиндром прямо в пасть чудовища. Огромные механические руки старательно пытались сбить с себя надоедливую муху, вот только, кажется, все было тщетно. Аномалия не обладала такой подвижностью, как человек — и человек ли? Черная куртка мелькала то тут, то там — я видела, как ловко он перетекает, уходит от ударов, высвобождается из, казалось бы, смертельной хватки.

Внутри ожившего мобиля бухнуло и он вновь пошатнулся, но на этот раз повалился на землю, разлетелся грудой искореженного и мятого металла, обратился из страшного чудища горой металлолома и горстью разбросанных болтов.

Главный ОНОшник глянул на своих сотрудников, покачал головой, что-то сказал им и — перетек. Зашел черным вихрем, обратился густым дымом, словно поленившись слезть ногами, и вновь обратился в самого себя рядом с напарниками. Я отшатнулась — мне наконец удалось это сделать. Пошатнувшись, словно недавняя аномалия, я чуть не бухнулась на спину. А что, если я — аномалия? Что если меня не должно быть? Уничтожают ли они таких же, как я, неопасных? И что значит, неопасных? Вдруг, хозяйка тоже разговаривала со своей машиной время от времени, а потом она переродилась… в это?

Я попыталась посмотреть на свой живот, мгновенно пришло ощущение, что где-то внутри меня прячется вредный паразит. Растет, перебирает крохотными лапками-жвалами — а потом р-раз, разорвет, испортит моё тельце — в кого я обращусь тогда? Куклы-убийцы атакуют! — усмехнулось воображение, нарисовав мне обложку будущей газеты, а мне захотелось сплюнуть. Страх обратился волнением — а вдруг в самом деле? Проснусь однажды от диких болей, а потом наброшусь на Лексу и….

И он придавит тщедушную меня одной рукой, даже не прилагая к этому никаких усилий. Как только он придет — я поговорю с ним. Давно уже назревал разговор, а сейчас он был просто необходим мне. Наблюдая за действиями всё прибывающих и прибывающих ОНОшников, я старательно смотрела за угол — не появиться ли оттуда Лекса? Не уставится ли, обескураженный, на то, что осталось от аномалии, не побежит ли скорее смотреть в интернете, пряча восторженную и азартную улыбку?

Они в самом деле работали. Не только бегали с автоматами и гранатометами наперевес, как это представляют некоторые, а работали. Несколько мобилей собрались рядом с местом происшествия. Уже никого, наверно, не интересовала маленькая девочка, сбитая здесь буквально пятнадцать минут назад, а сегодня ночью в интернете появится целая уйма роликов — снятых с разных ракурсов. Я видела подобные названия на том сайте, где Лекса запускал разные ролики подобные названия, с «аномалиями», но мой… спаситель? их почему-то старательно избегал. Мне стало стыдно за свои недавние мысли — ведь не зря же он даже не смотрит в их сторону. Есть, видимо, причина…