Шрифт:
Так думал Дарвин, впрочем, не думал, а скорее ощущал причинно-следственную связь с прошлым, которая, как первая натуральная эманация, досталась ему в наследство от океанических прародителей.
Зеленая муть лагуны в этот ранний час была еще пуста. Простейшие микроорганизмы копошились возле куска хряща, недоеденного кем-то с вечера.
«Интересно, кто его спугнул?» – подумал Дарвин и поймал себя на мысли, что рассуждает. Раньше он никогда не задавал себе никаких вопросов, а просто убивал и ел. Он совершал все действия рефлекторно потому, что анализировать происходящее ему было просто нечем! Теперь же, с появлением вариативного аппарата, он мог предвидеть свои действия, и это давало ему определенную свободу в выборе манеры охоты.
Где-то там, наверху, за кромкой жизни и смерти, уже встало солнце и осветило зеленую глубину лагуны. Дарвин почувствовал, как натянулся у него внутри под позвоночником простейший желудочно-кишечный тракт, сообщая на уровне бессознательного, что пора прекратить это аналитическое ничегонеделание и начать реально охотиться.
«Да, материя первична!» – напоследок сделал открытие Дарвин, раскрыл боковые плавники и устремился на глубину, где вчера приметил неказистого рачка, которым несложно было бы поживиться…
Анатолий Анатольев
Родился 22.10.1943 в г. Уссурийске. Доктор технических наук, профессор, завкафедрой теоретической и прикладной физики Новосибирского государственного аграрного университета. Заслуженный работник высшей школы РФ.
Член Союза журналистов РФ, член Интернационального Союза писателей.
Издал более 20 книг рассказов, поэм и стихов, повесть и роман.
Коварная неизбежность
Мы сидели вечером у костра на берегу озера. Исходив на вечерней зорьке не один километр по переувлажненным камышовым зарослям и нагулявши досыта собак, после ужина не хотели еще спать, но и что-то требующее усилий выполнять уже не было сил. Насытившись и напившись крепкого горячего чая, мы рассказывали анекдоты, были, истории… Рассказы были по-своему интересны и примечательны, а мы – рассказчики и слушатели, по-разному одаренные артистизмом и способностью передавать услышанное или пережитое, – старались в спокойной и доступной манере, с выражением преподнести версию своего или чужого жизнеописания.
Как-то незаметно тема рассказов приобрела направленность «судьба, рок, неизбежность». Все истории, выдаваемые нами одна за другой, строились вокруг освещения именно этого непонятного для человека явления – безысходности судьбы и невозможности предотвратить ее тайное, но властное действо… Один из рассказов потряс нас до глубины души. Поведал его нам Николай Васильевич, ветеран войны, крепкий еще дед, мудрый и весьма уважаемый в нашей компании человек.
А случилось с ним это все сразу же после войны. В ту пору он, молодой боевой офицер, возвращался с фронта домой. Родители у него жили в деревне, и он на перекладных постепенно, шаг за шагом, проходя за день по грязной, разбухшей после дождя дороге по двадцать пять – тридцать километров, неуклонно приближался к заветной цели.
Ночь застала его в деревне, что была за семнадцать километров от родного села Лебяжьего. Делать было нечего – надо проситься на ночлег, и он постучался в самый первый дом, что находился у леса на краю села. Вышел хозяин и спросил:
– Что надо, кого там носит в темень?
– Хозяин, пусти переночевать. С фронта иду, возвращаюсь в Лебяжье.
– А чей будешь?
– Да я ж Василия Соловьева сын, сельского плотника. Колька я!
– А… Видишь ли, Колька, не могу я пустить тебя на ночлег, роженица у меня дома. Плохо ей что-то, бредит все да кричит. А повитуха наша, Аксинья, в сорок четвертом Богу душу отдала, вот и не знаю, как бы и моя благоверная из-за этих родов не окочурилась. Сам понимаешь, какой уж тут будет тебе сон. Иди вон лучше через два дома к Афанасьевым – у них спокойнее.
– Да нет, дядя Семён, я вас узнал, пустите к себе, мне где-нибудь в уголке на полу прикорнуть, а то уж сильно устал по грязюке топать. А если что, то, может быть, я помогу чем. За годы войны всего понавидался, так что и за повитуху могу сойти…
Эти слова произвели должное впечатление на хозяина, и он, сообразив, что лучшего помощника ему во всей деревне не сыскать, отступил, приглашая в гости…
В доме было тепло и чисто. В углу, около печи, стояла огромная кровать, на которой лежала, постанывая, жена Семёна. На печи виднелись три детские головки, и все девичьи.
«Вот бракодел, Семён-то, – подумал Николай. – Вот родится еще девка! Ну и будет мужику тоска. Некому подсобить отцу. Это плохо. То ли дело мой батяня – пятерых парней настрогал и двух дочек состряпал… Да, жизнь, жизнь… Кому как повезет…»
Попили чаю. Семён расстелил в переднем углу старый тулуп для гостя, притушил немного керосинку и лег на свое место. Сон к Николаю пришел вмиг. Он провалился сперва в какой-то сад, потом виделся ему родной дом в его селе. Вот Зойка, соседская красавица, что-то шепчет ему на ухо, а он не может разобрать что…