Я попыталась укутать голову в плед, но не слышать музыку и дышать одновременно стало невозможно. Я вяло сползла с дивана и пошла варить кофе.

Первый же глоток вернул мозг на место. Несмотря на то, что за прошедшие сутки случилось много того, что еще не до конца улеглось в моей голове, в которой уверенно плескался вчерашний виски, план на день наметился моментально и требовал немедленного исполнения.

Я очень тихо прополоскала рот водой, на магнитной доске холодильника нацарапала Натану пару слов на прощание и сбежала самым бестактным образом.

В ближайшем кафе я взяла божественно горячий завтрак, лучший в мире кофе и решилась наконец проверить телефон.

Как ни странно, тетя Зоуи мне не писала. Дядя Том ответил накануне, что в любое время будет ждать меня дома (святой дядя Том). Джей Си спрашивал, как дела и приглашал к себе. Простое “ОК” в ответ значило бы открыть ящик Пандоры, поэтому я включила в телефоне режим полета и с воодушевлением принялась за еду: фактически я не ела около суток.

Прежде всего я решила уволиться.

Удивительно, насколько просто и естественно эта мысль пришла мне в голову. Ведь мне казалось, что я люблю свою работу, что она действительно нужна мне, что она делает меня мной. Но как только я поняла, что могу не проводить в крохотном офисе 8 часов 5 дней в неделю, я словно сняла с ног кандалы и готова была кинуться наутек, не разбирая дороги.

Не только о работе я так подумала… Но другие мысли я пока гнала от себя.

На день рождения я всегда брала небольшой отпуск: даже если празднования никакого не планировалось, я предпочитала просидеть день дома, нежели выслушивать формальные поздравления коллег, поэтому в офис мне не нужно было спешить. Едва ли мое отсутствие заметили бы, летом жизнь немного затухала, коллеги уходили в творческую работу, не требующую жестких сроков и строгой отчетности.

Сколько я себя помню, тетя Зоуи пыталась найти во мне хоть какой-нибудь талант. Что я только не испробовала в детстве. Разумеется, мы начали с фортепиано, играть на котором меня учила сама тетя. Осознав, что великой пианисткой мне не стать, Зоуи решила перепробовать другие виды искусств. Я пыталась танцевать – от хип-хопа до классического балета, от чечетки до ирландского народного танца. Напрасный труд, в солистки меня не ставили, хореографы моих талантов упорно не замечали, и я перешла к лепке. Тут все оказалось еще хуже посредственного: скульптура определенно не была создана для моих рук. Мой сценический опыт в роли певицы или актрисы заканчивался хором и массовкой.

В отчаянии Зоуи наняла мне учителя рисования, что коренным образом изменило ход моей истории. Полная и добродушная миссис Тельман учила меня рисовать с ничем не объяснимой любовью, а я вполне объяснимо любила ее. Ни до, ни после я не встречала людей с таким большим сердцем, веселым нравом и бездонными коровьими глазами, в которых была вся нежность мира, передаваемая через объятия ее больших, сильных рук. Она давала мне что-то больше, чем умение пользоваться кисточками и карандашами.

Придя впервые в дом тети Зоуи походкой утки, готовой подарить мастер-шефу отличное фуа-гра, она протянула мне руку для знакомства, от чего я опешила. Мне было всего десять, но никто никогда не протягивал мне руки не снисходительно, как взрослые детям, а серьезно и свободно, как равной.

– Зови меня миссис Тельман. А как я могу звать тебя?

– Ма-а-ад, – проблеяла я.

Она звонко хлопнула в ладоши и деловито огляделась.

– Окей, Мад, порисуем? Какая у тебя любимая книга?

Я стала соляным столбом. Никого это никогда не интересовало, как и все остальное, связанное со мной. Кому какое дело, что Мад читает, о чем она думает, дружит ли она с кем-то в школе, какая песня у нее играет третий день в голове, какое платье она хочет на весенний бал, а какой мальчик всегда обижает ее в классе? Но очень скоро я узнала, что миссис Тельман интересно все обо мне и она не прочь рассказать все о себе. Любая ерунда становилась для нее поводом к смешной или поучительной истории.

Разумеется, она учила меня рисовать, но разговоры в моей комнате начинались сразу после ее прихода и не умолкали ни на минуту. Миссис Тельман стала моим первым другом, хотя тогда я считала ее скорее доброй феей или ангелом, посланным мне с небес. Мы могли обсуждать что угодно: ее новые туфли, недопеченную шарлотку Зоуи, милые занавески нашей соседки миссис Тили и книги. Именно они были источником вдохновения для миссис Тельман и скоро стали им для меня. Моя учительница полагала, что, только узнавая новое, можно открыть что-то в самом себе. Сколько раз, оставаясь наедине с очередным романом, я внезапно чувствовала желание творить самостоятельно, хваталась за карандаш и рисовала. Спонтанные рисунки очень радовали миссис Тельман, хотя сейчас я думаю, что она просто была жизнерадостным человеком, а я ничего особенного не делала.

Так или иначе, наши уроки давали определенные результаты: мои картинки стали частью школьной выставки, потом ушли за символическую сумму на местном благотворительном аукционе, так что Зоуи наконец успокоилась, отыскав мою творческую жилку. Я же упорно не чувствовала в себе желания рисовать. Мои результаты были, скорее, умениями, чем талантом. Я продолжала усердно заниматься только, чтобы продолжать встречи с миссис Тельман.

К окончанию школы вопрос о том, кем я должна стать, ни у кого, кроме меня, не возникал – разумеется, художницей. Зоуи не признала бы, что у меня нет художественного таланта, ведь она столько сил положила на его развитие. Как следствие, я отучилась, получила диплом и стала посредственной художницей. Нет, я умею рисовать. Но одно дело – владеть техникой, и совсем другое – иметь, что ею рассказать. В моей голове не рождались гениальные идеи, которые бы мне захотелось осуществить.