— Не по той причине, которая тебя так интересует.

— Значит, ты доволен?

Я покачал головой, вглядываясь в его лицо. Отпил обжигающую жидкость, и тепло разлилось по горлу. Горький кофе и сигареты — что может быть лучше.

— Скажи, это ведь ты?

Он поднял бровь. Сразу все понял — лишь гримасничал:

— О чем ты?

— Это не ее желания.

Ларисс виновато опустил глаза, но раскаяния в них не было, скорее, насмешка.

— Я же просил…

Он поднял голову и кивнул, глядя мне в лицо:

— Чистый седонин не имеет ни вкуса, ни запаха. Это удобно. — Голос стал жестче: — Ты хочешь невозможного. Единственный путь — смешать для нее морок и реальность. Иначе никогда, ты слышишь, никогда она не посмотрит на тебя по-другому. Что бы я ей ни говорил и что бы ни обещал. Она должна принять его действие за свое настоящее желание и влечение. Больше я не вижу разумного выхода.

— А что потом?

— Потом я буду постепенно снижать дозу. Когда появится условный рефлекс.

Звучало отвратительно:

— Ты решил дрессировать ее, как собаку?

— А ты можешь предложить что-то другое? Да, это метод торгашей, но у меня нет выбора. Так лучше для всех. И для нее в том числе. Ты сам во всем виноват, а теперь кривишься, что тебе что-то не нравится. Что ты не пришел посмотреть на нее, когда налились синяки?

Он прав: я боялся смотреть на дело своих рук. Низко. Отвратительно. Да, я стыдился. Но ничего уже не исправить.

— Я был пьян. Не помню, когда последний раз так напивался. Она разозлила меня.

Ларисс поджал губы, покачал головой:

— Я бы еще принял это оправдание. Но не она. Для нее оправданий нет. Ты не в казарме, Адриан, чтобы выпучив глаза ломиться напролом. Она не твой солдат, который засунет в задницу гордость и язык, если ты приказал. И она не Манора, — он покачал головой. — Я бы сказал: она совсем не Манора.

— В этом и дело, — я шумно затянулся; сигарета «ходила» в пальцах. — Не Манора. И не Вирея. Мне хватило единственного взгляда, чтобы это понять.

— И единственного поступка, чтобы бесповоротно все испортить.

Я посмотрел ему в глаза:

— Помоги все исправить.

Он повел бровями:

— Я не Создатель. Могу пообещать лишь попробовать.

Ларисс пригубил свою чашку и потянулся за долькой засахаренной груши — любил сладкое хлеще баб:

— Черт с тобой, все уже сделано. Хочу дать ей комнату с окном. Она зачахнет в конуре.

Не скажу, что обрадовался, но это была дельная мысль. Правильная мысль. Я отставил чашку и откинулся на спинку кресла:

— Хорошо, если ты так считаешь нужным.

— Адриан, — брат посмотрел осуждающе. — Тебе не нравится? Чего ты боишься?

— Она сбежит.

Ларисс расхохотался:

— Этот дом — не флагман, набитый идиотами. Отсюда невозможно сбежать. По крайней мере, без моего ведома. Уж мне-то ты можешь верить?

— Разве что тебе. Я уже и себе не слишком верю.

Он снова рассмеялся:

— Никуда не денется твоя красавица. Да, не самая глупая девица, с гонором и спесью. Сознание свободной, которое все еще толкает на глупости. Но даже ей не сделать и пары шагов за оградой.

Я сдался. Скомкал салфетку и швырнул на стол. Мой брат — самый умный человек из всех, кого я знал. Я должен верить. Если бы только он захотел придворной карьеры — уже давно обосновался бы в сенате и, вероятно, обрел полномочия Великого Сенатора, перейдя мне дорогу. Странный выбор — держаться в тени и распоряжаться рабами. Но я точно не хотел бы соперничества с ним.

— К тому же, — Ларисс вернулся к кофе и неприлично громко хлебнул, нарочно, — если ты сам не умудришься все испортить, скоро она забудет, что такое свобода. Будет думать лишь о том, как бы забраться на твой член.

Я опустил голову:

— Всего лишь седонин… Порой мне кажется, что она не способна на любовь к мужчине.

— При случае, это можно проверить. Но не обольщайся — максимум, что ты можешь получить от нее — страсть. Любовь… — брат хмыкнул. — Не рассуждай, как мальчишка. Уже ничего не вернуть.

Я с недоумением посмотрел в его заговорщицкое лицо:

— Как? Как проверить?

Он улыбнулся:

— Оставь мне мои маленькие тайны…

— … и твои подлые методы. Хорошо, — я сдался, никогда не умел с ним спорить. — Делай, как считаешь нужным. И, кстати, о членах… — я вздохнул и поставил локти на столешницу, заглядывая брату в лицо: его реакция меня волновала. — Я хочу, чтобы ты купил несколько красивых рабов.