Но помимо татского, я с детства знаю иврит. Наша семья чтит Тору и Талмуд, посещает синагогу, хоть и без фанатизма. А еще я рано заговорила на азербайджанском, ведь родилась и ходила в школу в Губе, а в школе азербайджанский язык был обязательным предметом. То же самое с русским языком. Как его не знать, если большую часть своей жизни я провела в России? С врожденными (или приобретенными?) лингвистическими способностями я без особых усилий выучила английский. Легко мне дался и турецкий, тем более что тюркские языки схожи. И вот с пятью языками меня впустили в волшебный и тревожный мир вещих снов, чтобы я лучше понимала то, что передавалось мне эфемерными символами, которые далеко не просто расшифровать.

Как я уже сказала, моя семья жила в собственном доме в пригороде Губы (еще город называют Куба), отделенном мелкой рекой Гидьялчай и называемом Красной Слободой. Раньше его звали Еврейская Слобода, но потом переименовали, а зря, ведь это целиком еврейское поселение, причем с давних пор. В нем каким-то образом логично уместились семь (!) синагог. Наверное поэтому Красную Слободу называют Иерусалимом Кавказа.

Наш пригород окружают живописные леса, горы, бурные реки, что побольше нашего Гидьялчая. Есть даже небольшой водопад, а до пляжей на берегу Каспийского моря рукой подать. Вся Красная Слобода – частные домики в один или два этажа вдоль гористых мощеных улочек. За каменными заборами плодоносят сады, разбиты небольшие огороды. Через буйную зелень не особенно и разглядишь, что происходит у соседей. Все семьи живут в маленьких крепостях. Но как и в каждом еврейском местечке все друг о друге всё знают.

– Шолом, Мойше! Как дела? – спрашивает один.

– Да какие могут быть дела? – жалуется другой. – Один раз в жизни доверил этой женщине машину помыть. Такую царапину на крыле перстнем оставила, как горное ущелье!

– Вы послушайте, люди, что он врет! Царапинка. Маслом замазала и ничего не заметно, – без стеснения влезает в разговор оскорбленная жена.

При этом никто не видит своего собеседника за листвой гранатов и шелковицы.

Тут и там в Красной Слободе стоят дома, пустующие практически весь год и оживающие лишь летом. Пригород Губы считается престижным дачным поселком – до Баку всего два часа на машине! Встречаются и скромные постройки, и роскошные виллы бакинских богачей, иногда весьма помпезные, с фонтанами и скульптурами, раскинувшиеся на огромных участках. Восточные люди любят пошиковать, если позволяют средства.

У нас в семье царили патриархальные нравы, и старший мужчина, дедушка Исаак, считался главой семьи, но всем, как я упоминала раньше, управляла бабушка Берта. Каждое утро за ней приезжал водитель на большом автомобиле. Но своим положением бабушка не кичилась, а как обычная хозяйка управлялась с работой по дому. Мне нравилось наблюдать, как она готовит варенье в большом медном тазу. А какие соленья закручивала на зиму бабушка!

Дедушка Исаак на работу не ходил, целыми днями ухаживая за садом и огородом. В памяти остались его шикарные розы – белые, красные, желтые, розовые. Кусты поднимались выше человеческого роста! Хотя в детстве многое кажется огромным… В тот год отец подарил мне несколько луковиц нарциссов. Я выбрала участок в саду неподалеку от роз. Посадила луковицы, поливала нежные ростки, подкармливала удобрениями, собирала с цветов гусениц – ухаживала за нарциссами со всем усердием, на какое была способна. И цветы ответили мне взаимностью – вовремя выпустили белые лепестки и оранжевые тычинки.

В школе, с подругами я никогда не была тихоней. Отличница и собой недурна, пользовалась в классе популярностью, но о своих снах никому из приятельниц не говорила. Просто есть вещи, которые не хочется рассказывать смешливым подружкам – иной раз они просто не понимают, над чем не стоит смеяться.

Были у меня и другие друзья. Например, дядя Абик, папин близкий друг. С семьей он приезжал к нам гостить каждое лето. Это был невероятно добрый и в своей доброте исключительно мудрый человек. Он относился ко мне как к дочери, и я привыкла доверять ему, а он всегда был рад научить меня хорошему и поддержать советом.

Однако в то лето моими лучшими друзьями стали нежные нарциссы, которые я растила с большой увлеченностью. Им я и поведала о своем сне. Нарциссы внимательно слушали, кивая белыми головками, а я спрашивала их:

– Почему он благодарил меня за помощь?

Цветы скромно молчали.

Свой уголок я любила еще и потому, что только там могла побыть одна, наедине со своими мыслями и мечтами. Одиночество в нашем шумном доме было непозволительной роскошью. Ведь кроме моих родителей, Марины и Александра, сестры Татьяны, брата Станислава, у нас жил еще один сын Берты и Исаака – Борис, его жена и дочь Маргарита.

Впрочем, дом вмещал нас всех, даруя уют, тепло, чувство защищенности. Он был большой, в два этажа, десять комнат и две вместительные кухни. При доме был еще и гараж на три машины.

Согласно традиции, каждую комнату устилали ковры, они висели и на стенах, некоторые простые, другие – дорогущие, ручной работы. В Азербайджане домов без ковров просто быть не может. Но как же тяжело их пылесосить, а по весне ковры требуют особой заботы – их надо тщательно выбить, а затем просушить на солнце!

Я жила в большой верующей еврейской семье. По субботам мы ходили в синагогу, читали Тору, отмечали главные праздники. В шаббат старались не работать. На косяке входной двери у нас висела мезуза. Это, если кто не знает, своего рода оберег-футлярчик, в нем хранится пергамент с главными молитвами.

У нас так заведено испокон веку, что женщины во всем должны подчиняться мужчинам. Различие в положении, социальном статусе подчеркивается каждой деталью. Даже в синагоге женщины молятся отдельно, на балкончике, спрятанные от мужчин барьером. Барьеры, кстати, установлены не только в синагогах, они везде…