– К античности, – сказал Огюст.

– Разве задача скульптора в том, чтобы подражать?

– Я ученик.

– Но ведь предполагается, что это ваш отец, не правда ли?

– Да.

– Тогда вам не надо было подражать. Надо было только копировать вашего отца.

– Мэтр, ну а все-таки это на него похоже? Мендрон молчал.

– Сумею я поступить в Школу? – Терять было уже нечего.

Мендрон взглянул на Лекока, затем на Барнувена. Их лица ничего не выражали. Он сказал:

– Вы работаете в манере Гудона. Вы придали голове выражение той самой хитрости, которую мы видим в бюсте Руссо. – Мендрон посмотрел на Папу. – И это до некоторой степени оправдано.

– Значит, я поступлю? – спросил Огюст и впервые за весь день улыбнулся.

– Я получил самую лучшую академическую подготовку, – сказал Мендрон. – А что толку?

– Мой дорогой мэтр, я тоже надеюсь поступить в Школу изящных искусств, – сказал Барнувен.

– Ну конечно. Все мои ученики пытаются туда поступить, – сказал Лекок. – Но некоторые все же приходят к выводу, что я прав. Дега ушел оттуда, и Фантен-Латур, Далу и Легро поступили, но продолжают оставаться и моими учениками.

Огюст заколебался. Ему страшно хотелось угодить Лекоку, но еще больше хотелось поставить на своем. Он сказал:

– Мне бы все же хотелось попытаться. Простите меня, мэтр, но я должен это сделать.

Снова наступила долгая и мучительная пауза. Огюст чувствовал, что Папе хочется что-то сказать, и он изо всех сил сдерживается. У него самого комок стоял в горле, он с трудом дышал.

Мендрон обошел вокруг бюста и заметил:

– Вы лепили объемно. Чувствуется глубина. И вы не сделали обычной ошибки скульптора-академика, для вас это не картина с обратной стороной, которую никто не видит, а скульптура. Но что касается Школы изящных искусств… – Он пренебрежительно покачал головой.

– Говорят, это самая лучшая художественная школа в Европе, – сказал Огюст.

– Да, но это школа восемнадцатого века, – пояснил Лекок, – полная всяких классических штучек.

– Мэтр Мендрон, вы порекомендуете меня туда?

– И почему это студенты задают такие трудные вопросы? – ответил Мендрон. – Если я вас порекомендую, вы, пожалуй, вообразите себя талантом, но ведь одного таланта недостаточно. Я не император, чтобы решать вашу судьбу.

– Вы объективный человек.

– Справедливый, но не объективный. Кто будет за вас платить, если вы туда поступите?

Мари уже хотела что-то сказать, когда неожиданно вмешался Папа:

– Если вы считаете, что дело того стоит, то платить буду я.

Мендрон рассмеялся:

– Я не могу, мосье, достаточно красноречиво восхвалять достоинства вашего сына. Или пообещать, что он добьется успеха. Но если он считает, что у него не меньше сил, чем у Геркулеса, тогда в Школе он получит хорошую общую подготовку.

– Значит, вы согласны меня рекомендовать?! – воскликнул Огюст.

Мендрон взглянул на Лекока – тот был в нерешительности – и затем кивнул.

– Напишите прошение о приеме, – сказал Мендрон, – а я подпишу. И уж постарайтесь написать свое имя без ошибок. Я знаю случаи, когда кандидатуры отвергали за меньший проступок.

Огюст, полный благодарности, пытался было объяснить Лекоку, что он по-прежнему ценит его наставничество, но Лекок его оборвал:

– Можете продолжать заниматься у меня, если, конечно, хотите.

– Ну конечно, хочу, мэтр, очень хочу.

– Тогда старайтесь. Работайте еще настойчивей.

– И ты мне поможешь, Папа? Папа сказал с оскорбленным видом:

– Разве я когда нарушал свое слово?

Но какие же обязательства он взвалил себе на плечи из-за этих вот прекрасных господ! Он и не представлял себе, что художники могут быть вот такими господами. Если Мари выйдет замуж за художника, то не так уж и плохо. И похоже, Мари и правда нравится этому Барнувену. Барнувен пригласил Мари покататься в экипаже в Булонском лесу, и Лекок ценит Барнувена, а стало быть, Лекок считает, что у молодого человека есть будущее.

Мама с улыбкой смотрела вслед уходящей парочке, благословляла их в душе, а тетя Тереза поблагодарила Мендрона и Лекока за их доброту и любезность. Мендрон ответил:

– Мы сочли это за честь.

А Лекок, уходя вместе с ним, впервые внимательно посмотрел на бюст и сказал:

– Очень уж античный, но по крайней мере чувствуется жизнь.

Огюст спешил на экзамен в Школу изящных искусств, полный радужных надежд, но эти надежды очень быстро растаяли. Экзамен для поступающих на скульптурное отделение проводился в огромном холодном зале амфитеатра, уставленном рядом однообразных и безжизненных римских статуй. Посередине поместили средних лет натурщика, а экзаменующихся рассадили возле него строгим аккуратным полукругом.