Фантен увидел «Вакханку» и сказал:

– Держу пари, что Роден серьезно относится к Салону. Это ведь твое произведение, не правда ли, Роден?

– Да, – подтвердил Огюст.

– Внушительно, – сказал Фантен. – Для Салона?

– Возможно, – ответил Огюст.

Внимательно рассматривая «Вакханку», Далу заметил:

– Уж не надеешься ли ты продать ее, Роден? Кого она изображает?

– Мадонну, – предположил Фантен. – Или, может, Диану?

– Нет, что ты, – сказал Далу, – она слишком…

– Чувственная, разнузданная, – докончил Ренуар. – Посмотри только на эти острые груди, на эти напряженные жаждущие бедра. Они говорят сами за себя.

– Держитесь подальше, – посоветовал Далу. – А то она еще набросится на вас.

Огюсту хотелось куда-нибудь спрятаться.

– Это вакханка, – пояснил он.

– Вакханка? – недоверчиво переспросил Далу.

– Вакханка-Афродита, – сказал Ренуар. – Жизнь так и бьет в ней ключом. Что ни говорите, а в ней чувствуется радость бытия.

– Она непристойна, – сказал Далу.

Ренуар ответил:

– Ну а тебе-то что? Она ведь не твоя любовница.

– Я не о том, – сказал Далу. – Она слишком громоздка, слишком необузданна.

Огюст разозлился:

– Мне осточертели эти глупенькие Венеры в стиле Буше, Дианы в стиле Гудона. Гудон создал хорошие портретные бюсты, но его Дианы безжизненны. И почему обнаженная натура должна быть всегда красивой? Почему я не могу сделать вакханку страстной, а не просто глупой и невыразительной?

– Эту вещь Салон никогда не примет, – заметил Далу.

– О единственный и неповторимый Салон, – отозвался Огюст. – Если бы только можно было продавать свои вещи где-нибудь еще.

Ренуар прикоснулся к «Вакханке» и сказал:

– Если вам хочется потрогать или погладить статую или женщину на картине, значит, она живая.

– Но где же приличия? – воскликнул Далу. Ренуар улыбнулся и ответил:

– Господи, Далу, да какое это имеет значение? У тебя что, шоры на глазах? Разве ты не умеешь чувствовать? – Он красноречивым жестом указал на «Вакханку». – Человек, который так умеет передавать форму бедер и грудей, наверняка наделен талантом. А ты все видишь шиворот-навыворот.

– Я вижу то, что мне следует видеть, – ответил Далу. – Я предпочитаю, чтобы в моих работах было больше вкуса.

Ренуар возмутился:

– Да разве скульптура чего стоит, если к ней не хочется прикоснуться? Особенно если это статуя обнаженной женщины. А ты предпочитаешь напыщенные пародии на античность. Ты решил стать модным скульптором, делать портреты светских красавиц и прилизанные ню, словом, как сказал Дега, заниматься скульптурным блудом. Чтобы носить шелковый цилиндр и пальто на меху, разгуливать с тросточкой и в желтых перчатках, а на всех нас, кому меньше повезло, смотреть с презрением.

– Салон принял мою работу, – гордо заявил Далу.

– Вот именно, – сказал Ренуар. – Твое самолюбование не имеет предела.

Далу побледнел. Казалось, Далу сейчас бросится на Ренуара. Но вместо этого Далу повернулся к Моне и сказал:

– Если ты действительно близкий друг мосье Ренуара, каковым себя считаешь, ты должен оказать ему услугу и посоветовать бросить живопись. Ты же видишь, что у него нет никакой надежды на успех.

Моне пожал плечами:

– Да все, кто хотят творить, – безумцы. – Он взял в руки голову «Миньон». – Мне она нравится. У нее красивое, волевое крестьянское лицо.

Далу, желая показать, что и он может быть справедливым, взглянул на «Миньон» и похвалил:

– Это уже лучше. Тут чувствуется реализм. И почему ты, Роден, тратишь время на монументальные произведения, которые никому не нужны, когда мог бы делать вот такие наивные, очаровательные головки? И где ты только выискал такую натурщицу? На танцульке, что ли? Или на цветочном рынке? А может, на панели? Или в каком-нибудь «приюте любви»?

– Какая тебе разница, – ответил Огюст. Далу сказал:

– Она не похожа на профессиональную натурщицу. Это что, твоя любовь?

Огюст молчал.

– Хорошенькая, – продолжал Далу. – Не какая-нибудь тощая прачка или замухрышка-мидинетка. У нее красивое лицо. Сестра?

– Моя сестра умерла.

– Может, у тебя есть сводная? Ты вроде говорил.

– Эта девушка мне не родственница.

– Чего прятать ее от нас? Она очень хорошенькая.

Фантен оборвал его:

– Перестань, Далу. Нечего завидовать. А лицо и верно прекрасное.

– Точно, – подтвердил Ренуар. – Можно, я ее понесу?

Огюст кивнул.

Они принялись складывать на повозку вещи, и Далу с Фантеном обнаружили «Человека со сломанным носом». Далу он сразу не понравился, Фантен восхитился, а Дега усмехнулся.