– А что? – Маленький Огюст был в полной растерянности.

– Что-нибудь. Что придет в голову.

Но мальчику ничего не приходило в голову. И он сидел на стуле, поникший, готовый расплакаться, пока не взглянул на отца, склонившегося над ним, грозного, огромного. Он начал рисовать Огюста и изобразил его довольно похоже.

Огюст с облегчением вздохнул. Значит, у мальчика все же есть способности. Он так обрадовался, что забыл показать сыну, какие будут у него обязанности. Дал ему еще бумаги и приказал рисовать что захочется.

Маленький Огюст помотал головой. Ну что ему придумать?

– Можно опять нарисовать тебя, отец?

Огюст-старший был рассержен, разочарован. У маленького Огюста дрожали губы. Он обиделся. Отец не понимал, его, он бы мог рисовать сколько угодно, знать бы, что срисовывать. Чего к нему пристали? На мгновение он возненавидел этого человека, который, как большой мохнатый медведь, грозно следил за ним. Мальчик воскликнул:

– Как же я могу рисовать то, чего не вижу! «Не стоит его слишком торопить, – подумал Огюст. – Ведь прошли целые годы, прежде чем я научился рисовать по памяти». Он вспомнил совет, который вечно давал Дега: «Выдумывайте, выдумывайте!»

– Рисуй что хочешь, – сказал он. – У тебя верная рука.

Похвала ободрила ребенка, и он трудился весь день напролет, изображая отца, потом нарисовал несколько ног и рук и несколько ртов, пока не спустились сумерки и не стало совсем темно. Он трудился, а отец рассказывал ему о силе и мощи искусства, о том, сколько в нем заключено вдохновения, что искусство– особый мир, а маленькому Огюсту чудилось, что его подвергают пытке. Руки налились свинцом. Глаза воспалились. И когда наконец они вышли из мастерской на улицу, ему показалось, что он вырвался из тюрьмы.

Отец, довольный его рисунками и трудолюбием, был с ним непривычно нежен. Огюст рассуждал о необходимости изучения «гармонии, порядка, пропорций», а мальчику хотелось заглянуть в конюшню, мимо которой они проходили, чтобы узнать, стоят ли там лошади. Он мечтал покататься на лошади – вот это уж наверняка интересно.

Огюст показал сыну круг его обязанностей в мастерской. Мальчик приходил в мастерскую после школы, а также по субботам и воскресеньям, и должен был выполнять прежнюю работу Розы-она теперь ухаживала за Папой, который заболел.

Пока Огюст лепил, сын должен был следить, чтобы глина была достаточно влажной и нужный запас ее всегда был под рукой, инструменты лежали бы на месте и в мастерской было бы прибрано – иначе отец мог оступиться или поскользнуться на комке глины, которая все время падала на пол; а в холодную погоду следить еще и за печкой. В награду Огюст собирался научить его рисовать, писать красками и лепить.

Мальчик не любил эту работу, хитрил и пользовался всякой возможностью увильнуть. Маленький Огюст был неряшлив и рассеян и считал уборку тратой времени. Через месяц мальчик, обученный Огюстом, мог «нарисовать Рембрандта», так он называл черно-белые наброски карандашом, и «Энгра» – под этим именем он подразумевал рисунки пастелью. Он рисовал точно, старательно, но однообразно и без воображения, не обладал терпением, необходимым для живописи, а позирование утомляло его.

Огюст понял, что взвалил на себя тяжелый крест. Маленький Огюст, розовощекий, пухлый мальчик, постепенно превращался в коренастого, приземистого подростка с круглым, расплывчатым лицом. Отдаленная копия матери, думал Огюст, но без ее характера и осанки; у мальчика были способности, но ни трудолюбия, ни целеустремленности. А воображения и совсем никакого.

Как-то Огюст рассказывал сыну о глине – подобии человеческой плоти. Огюст самозабвенно повествовал об искусстве ваяния, а мальчик клевал носом, и тогда Огюст резко спросил:

– Как называется металлическая основа внутри глины и гипса? – В ответ раздался легкий храп. Он с горечью подумал, что утомил сына. Однако равнодушие маленького Огюста было непростительным. Три месяца учил, и все попусту, до сих пор ни разу самостоятельно не выбрал модели для рисования. С громким стуком Огюст отбросил в сторону резец, и мальчик, вздрогнув, выпрямился на стуле. Он спросил:

– Уже домой?

Огюст пожал плечами и пробормотал;

– Мне еще надо поработать, а ты можешь идти, если сделал все, что положено.

Мальчик огляделся вокруг. Кое-какие инструменты не на месте, и глину надо бы убрать, но вечер стоял теплый, ясный, и с улицы доносились смех и крики играющих детей. Он сказал:

– Спасибо, отец, – и бросился вон.

Огюст сердился. Мальчишка настоящий дикарь, угрюмо раздумывал он, ему бы только носиться по улице.

Тогда отец увеличил ему нагрузку, чтобы приучить сына к делу, и тот стал еще непослушней. Стоило отцу отвернуться, как он потихоньку исчезал из мастерской, а пойманный на месте преступления, уверял, что получил разрешение. Мальчик пользовался всяким моментом, чтобы ускользнуть на улицу, поиграть с подростками постарше или сбегать в бистро на углу, где за рисунки посетители дарили ему конфеты.