— Не льсти себе, — фыркает девчонка, — просто он тебя нанял, вот и держит возле себя.

— Да. И почему-то не хочет менять.

— Боже, — она закатывает глаза, поднимаясь со стула, — от тебя никакой помощи. Пойду сама его поищу.

— Ага, — скептически произношу я вслед, — правильно, навязывайся ему еще больше. Аина, блин!

Я рявкаю, потому что эта дурында собирается уйти, не дослушав. И сейчас она разворачивается, закатив глаза так, что видны одни белки.

— Чего?

— Если тебя один раз отшил мужик, то проявлять и дальше инициативу — самый провальный вариант, — говорю я ей вкрадчиво, — сядь рядом и притворись моей подругой. Когда Смоленский вернется, я… Аина! Аина мать твою!

Эта коза уходит, скривив напоследок в ответ лицо. Я швыряю на стол салатную вилочку и откидываюсь на спинку, опустошенно глядя в потолок. Я все. Как говорил бывший президент — «я устал, я мухожук».

Интересно, где носят черти этого Смоленского?

Я терпеливо жду еще минут пятнадцать, все чаще и чаще бросая взгляд на часы.

По логике, вежливые люди стараются предупредить свою спутницу о том, что вечер вдвоем закончился, но я не уверена, что Смоленский относится к категории вежливых людей. Если он решил провести предстоящую неделю с Дариной — он мог бы послать ко мне свою охрану, чтобы те дали мне вольную.

Полчаса. Сорок минут. Час. Нет, сколько можно-то?

Теперь я ощущаю себя идиоткой, которая сидит в одиночестве и жрет все подряд, чтобы не казаться забытой на этом празднике жизни. Не прибиваться же к кому-нибудь с целью поболтать и скоротать время? Максимум могу подойти к Самвелу, чтобы сказать, что еда была выше всяких похвал.

Я вытираю рот салфеткой, подкрашиваю губы, забираю сумочку и встаю, направляясь решительно к выходу. Без проблем, Смоленский, ты можешь не возвращаться, а я даже не обижусь. Просто сейчас сяду на самолет и улечу. Точнее, покачусь колобком.

Одна проблема — вещи… которые остались в доме.

Я закатываю обреченно глаза к небу. Похоже, придется попрощаться с достаточно приличными вещами и косметикой, и особенно — с любимым комплектом белья. Что ж, лучше я пойду на такие жертвы.

На выходе меня неожиданно останавливает мощная лапища, и когда я замедляю шаг, посмотрев на обладателя этой ладони-лопаты, то узнаю охрану Смоленского.

— Если вы ищите Кирилла Владимировича, то его тут нет.

— Да? — я вздергиваю брови, наигранно удивившись, — а куда он делся?

— Не могу сказать. Не знаю. Извините. Сообщили недавно, что его отец сейчас в реанимации. Думаю, Кирилла Владимировича сейчас не стоит беспокоить.

Оу.

То есть, причиной такого долгого отсутствия Смоленского стала, похоже, не Дарина, а кое-что похуже. К сожалению, я даже не могу притвориться, что сочувствую. На лице просто не получается изобразить скорбное выражение. Потому что в этот момент я надеюсь, что карма начала работать.

— Сожалею, — суховато отвечаю я, — он не просил что-нибудь передать?

«Сожалею только об одном — что это случилось не с тобой, Кирилл Мудакович» — думаю я в этот момент.

— Нет, простите, — качает головой мужчина, — ничего не передавал. Вы хотите подождать Кирилла Владимировича здесь, или лучше отвезти вас домой?

Я, если честно, хочу к себе домой, котики. И раз уж так удачно легли карты — я даже могу забрать свои вещи и со спокойной душой уехать, раз Смоленский испарился в неизвестном направлении. Подозреваю, что он вылетел с Дариной обратно в столицу, чтобы поддержать отца — так бы поступил любой человек, получивший подобную новость. Поэтому вряд ли меня кто-то посмеет задерживать.

— Отвезите меня в его дом, — произношу я, направляясь в сторону машин, и охрана идет за мной, — после чего — в аэропорт, если это возможно. Или нет, не стоит даже беспокоиться, я вызову такси.

Не хватало еще, чтобы Мудакович внезапно позвонил охране, приказав меня привезти обратно.

Как я и надеялась — никто даже не собирался со мной спорить.

Я возвращаюсь в дом Смоленских, глядя на солнечный, теплый вечер за окном машины. Тут невероятно уютно сейчас. В другой бы раз я даже осталась здесь, в Сочи и сняла бы номер в отеле, чтобы отдохнуть в одиночестве и, все-таки, познакомиться в кои-то веки с этим городом.

…Но не когда меня грызут мысли о том, что где-то недалеко от меня ходит убийца Али. Теперь я просто хочу вычеркнуть этот день из памяти. Хотя, знаю, что получится плохо, и я вряд ли когда-нибудь еще раз прилечу в Сочи.

Терять близких людей очень больно. В мире нет боли сильнее той, что гадко точит душу после потери родных. Все забывается, а это остается с тобой на всю жизнь. Можно только запереть все воспоминания глубоко-глубоко, но, как бы мы себя не обманывали, убеждая, что надо отпускать людей, иногда эта боль возвращается, особенно когда что-то напоминает тебе о человеке.