Я очень любила племянницу. На это было две причины — она заменила мне погибшую сестру. И вторая причина — сама я не могла иметь детей. Я хотела удочерить девочку, но мама очень громко высказала свое «нет» на эту идею. Боялась, что меня замуж не возьмут с «прицепом». Ха-ха.

— Саш, пожалуйста, — снова оживает наушник, когда я нажимаю прослушать следующее сообщение. Тон Кати умоляющий.

— Нет, — произношу я уже громче, когда захожу в санузел, — я уже в туалете и готова изображать приступ отравления. Прости, Кать, но, когда дело касается моей семьи, я непоколебима.

Я включаю воду и плещу ею себе в лицо, чуть смазывая макияж, словно я плакала. Потом подхожу к унитазу и, протерев салфеткой пол, сажусь перед ним на колени. Надеюсь, моей бывшей учительнице Ларисе Николаевне сейчас икается. Когда-то эта старая стерва опустила ниже плинтуса мою самооценку, когда я заикнулась о мечте стать актрисой. Видела бы она меня сейчас, сидящую в фальшивых слезах, на коленях перед унитазом в общественном туалете…

Если Смоленский не поторопится, меня точно вытошнит.

Я жду, наверное, минут двадцать. У меня даже мелькает мысль, что про меня тупо забыли и Смоленский улетел в Сочи один. Было бы отлично. Я б ему пожелала попутного ураганного ветра и случайно приземлиться в море.

Когда в дверь раздается требовательный стук, я вздрагиваю от неожиданности.

— Александра, — слышу я глухой голос какого-то мужчины, — вы в порядке?

— Нет, — отзываюсь я, — мне плохо. Кажется, я отравилась. Можете зайти, дверь открыта.

Я слышу тихий скрип. В санузел заглядывает здоровый дядька. Он сразу же замечает меня, с несчастным видом сидящую возле унитаза, и обеспокоенно хмурится.

— Вас уже ищут.

— Я не могу встать, — жалуюсь я, — живот болит. Передайте Кириллу, что, возможно, меня придется заменить. Ему перезвонит Екатерина. А мне надо в больницу.

— Я передам, — кивает дядька и уходит.

Всё. Дело сделано. Я изображаю больную до последнего — с тихим стоном поднимаюсь, согнувшись иду к раковине и, облокотившись на нее и замочив комбинезон, включаю воду, сделав вид, что полощу рот.

Я снова слышу, как скрипит дверь, и смотрю в сторону входа, думая, что вернулся тот дядька, чтобы проводить меня к такси. Но замираю, заметив там не только охрану, но и самого Смоленского. Решил убедиться, что мне плохо?

— Мне надо в больницу, — шепчу я страдальческим тоном. Господи, дайте мне кто-нибудь Оскар за эту роль.

— Отнесете ее в самолет и вызовите врача, — внезапно произносит холодно Смоленский. Я удивленно открываю рот, — смотрите, чтобы не испачкала ничего.

Что?! Он смеется?!

— Кирилл! — окликаю я его, поняв, что этот ублюдок собирается уходить, — мне очень плохо. Екатерина заменит меня другой подходящей девушкой, а мне необходимо в больницу. Похоже, устрицы были несвежие.

— Ты не слышала, что я сказал? — он чуть изгибает бровь, — мне не нужна другая подходящая девушка. Со мной поедешь ты. Хочешь еще поспорить? Забирайте ее.

— Что? — в шоке произношу я, понимая, что мой план как-то пошел совсем не по плану. Этого я не ожидала. Нет, я была в курсе, что совершенно у всех богатых есть свои замашки, но, как правило, никого не интересовала блюющая от устриц девушка. Что с этим человеком не так? — послушай, да, я хочу поспорить, и я отказываюсь от поездки. И не смейте меня трогать, — я выставляю руку, глядя, как охрана пытается зайти внутрь, чтобы забрать меня, — вы не имеете права против моей воли куда-то меня вести. Эй! Пустите!!!

Я дергаюсь в сторону, но меня ловят под руки. Остается только беспомощно перебирать ногами, пытаясь вырваться из крепкого захвата двух здоровенных мужиков. Ну все, Саша, тебе конец, похоже.

Смоленский приближается ко мне. Останавливается в шаге от меня, смерив взглядом. Он возвышается надо мной на целых полторы головы — я со своим достаточно модельным ростом достаю ему всего лишь до плеча. Вряд ли я отбилась бы от него, даже будь он тут один в комнате и решив меня потащить в самолет. От этого мне становится до дрожи страшно. Похоже, он не зря был в чёрном списке…не по какой-то ошибке.

— Я имею право на многое, Саша, — медленно произносит он, — и когда я говорю «ты летишь со мной», значит, ты летишь со мной.

Одна моя странная подруга очень любила поговорку «даже если тебя съели, у тебя остается целых два выхода». У меня был всего один выход из самолета — да и через тот меня сейчас запихивает охрана. Впору было брать телефон и набирать гневные сообщение на форумах — «какого черта в самолетах не открываются иллюминаторы?!».

Почему Смоленский не поехал в Сочи на автобусе?!