— Ты чего молчишь, гад? Ты где был?

— Ольга Владимировна! Я много работаю. И официально вам заявляю. Секс — для безработных. Так что не придумывай ерунды.

Потом схватил на руки и потащил в душ.

Утром она уехала. Нам вечером на концерт, мне нужно привести себя в порядок. Никакие доводы не подействовали.

Психологи не зря говорят, что после смертельной опасности нет ничего лучше женщины. Даже въехав в Москву, я слегка дергался, проверялся и ожидал какой-нибудь подляны. И только с Ольгой меня по-настоящему отпустило. Я, Андрюш, днём прямо почувствовала что с тобой что то случилось. Позвонила тебе на работу. Наташа сказала что ты по делам в Н-ск уехал. Ну Оль, ну что со мной может случиться? Да еще в провинции? Вот я и подумала что у тебя какая то… Признавайся, мерзавец. А неплохая идея, завести себе в провинции любовницу. И ездить в командировки. Прекрати кусаться! И не рычи!

Часов в двенадцать ночи она позвонила домой и сообщила, что останется у Андрея. Не переживай, мама. Я погрузился в задумчивость и позорно задрых.

Утром начал было одеваться, чтоб отвезти ее, но она позвонила и вызвала машину. Поспи Петров, больно ты задумчивый. Встречаемся на Кропоткинкой в семь. Поцеловала и уехала. Поднимаясь обратно в квартиру я думал о том, что женщинам свыше даровано неизъяснимое чутье. Как она почувствовала, что у меня там траблы? Да и сейчас, очень точно поняла, что мне нужно порелаксировать. А с ней какой релакс? Хотя, и молчать с ней удивительно уютно.

Открывая дверь, услышал что звонит телефон. Наверное мама. Мы с ней по субботам созваниваемся. Пока я разувался, звонки прекратились. Прошел в ванну заткнул пробку и включил воду. Щас поваляюсь в горячей воде, махну рюмку и спать. И буду как новый. Снова зазвонил телефон. Это оказался Серега.

— Здорово, Андрюха! Уже девять, а я не слышу доклада по поездке!

— А что докладывать? Все нормально, лучше расскажи как там Толик? Что его родители?

— Не увиливай, Андрей. Звонил Боря. Он с Председателем Н-ского исполкома сейчас говорил. И тот поведал, что к ним из Москвы приехал отбитый на всю голову самурай, который одной левой перестрелял всю местную преступность, а правой скрутил недобитых.

— Постников-сан! К чему это? Слышишь, вода льется? Я намерен принять ванну. И ванна уже наполнилась на один-два сяку.

— Ничего, Петров-сан. Еще пару сяку роли не играют. Рассказывай.

— Ах, Постников-сан. Сяку не сяку, но если вода наберется на один дзе, то хлынет в дом, и намокнут все татами!

— Андрей-сан. Вы понимаете что сёгун недоволен?

— Сергей-сан! Посыпаю голову пеплом и расстилаю ритуальный коврик. Только сепукку смоет позор. Вы правы, ванна не к чему.

— Ты мне, Андрей, сейчас пообещаешь, что больше в одиночку никуда не полезешь. Я боюсь Ольгу. Мне страшно представлять, что она со мной сделает. И хуже всего знаешь что?

— Что?

— Наташка будет помогать меня препарировать. А мне и родителей Толика выше крыши.

— Да ладно, Серега. Не нагнетай.

— Не нагнетай?!С Адмиралом и Косичкой объясняйся сам!

— А они то откуда? Наташка что ли, или Ирка?

— Ты совсем придурок? Толик уже десять часов в Москве. Уже вся страна знает, как Толик из пулемета косил преступность, но кончилась лента. И если бы не Петров с гранатами, то не отбились бы.

— Бля. А вечером мы все в МДМе.

— Ты все понял?

— Да.

— Мы договорились?

— Без тебя, ни одного выстрела.

— Боюсь вода уже залила не только татами, Андрей-сан, но и окрестных земледельцев. Но не переживай, самурай. Урожай риса будет хорош в этом сезоне.

— Черт, пока.

Она оделась просто, но так, что прохожие оглядывались. Я вздохнул. Закулисье рок-концертов то еще место, как бы не подраться. Потом вспомнил, что будут Адмирал и Косичка. И снова вздохнул. Драться не придется. Но эти двое Оле житья не дадут. А пока повел её на троллейбус. Рок-н-ролл, Оль, штука демократичная. Так что — троллейбус. Пока ехали, я говорил ей, что люблю всякий неформат, и вообще, я обязательно отвезу тебя в Питер на белые ночи. Ты девушка дремучая и к прекрасному нужно тебя приучать постепенно. Если получится, сходим к Каравайчуку, послушаем лучшую в мире музыку. Что?! ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ КАРАВАЙЧУКА? Господи, прости дщерь свою дикую, в Метрополетеноперах, и Карнегихоллах погрязшую. Питерские белые ночи это посильнее Щелкунчика. А Каравайчук это как сто белых ночей.

Чтоб ты поняла, он в СССР был абсолютно запрещен. И не за политику. А потому, что не скрываясь рассказывал советским композиторам кто они есть на самом деле. Простыми, доступными словами. Например, недавно его все же выпустили на питерскую сцену. Был большой концерт, по поводу какой то торжественной даты. Говорят, был чуть ли не Ельцин, и другие славные люди. Звучали всякие симфонии, песни и арии разных питерских звезд. Ну, и значит, выходит этот Каравайчук к микрофону, и говорит своим невыносимо гнусным голосом: «Дорогие друзья! Всё то, что вы тут слышали, — это была страшная поебень. Для тех, кто думает, что он ослышался, повторяю, по-е-бень. А теперь мы будем слушать музыку». Потом в мертвой тишине, в которой даже проснулся Ельцин, он сел за рояль, надел на голову наволочку и заиграл что-то волшебное. Еще про него говорят, что у него нет диплома консервы, потому что дипломная комиссия ему не понравилась и он им все про них рассказал. И что на вступительных экзаменах он час играл свое, выдавая за неизданного Моцарта. И что с тех пор члены приемной комиссии за ним гоняются в надежде записать ноты.

В общем, всю дорогу она тихо смеялась, уткнувшись мне в плечо.

У служебного входа Московского Дворца Молодежи толклась небольшая толпа. Чтобы свериться со списком допущенных, нужно было сначала миновать двух припанкованых байкеров, которые проходящим девушкам задавали простой, но строгий вопрос:

— Девушка, вы ебетесь?

Постоянные посетительницы рок-концертов смялись и отшучивались. Неопытная Мединская спряталась мне за спину и сказала:

— Fuck the shit, придурки!