Примостившись поудобнее, мы продолжали наблюдать за голубями, и, когда по долине поползли вечерние тени, птицы стали медленно перелетать с дерева на дерево. Пара, за которой я следил, снялась с места и пропала среди ветвей, но только я приготовился слезть на землю и отправиться на поиски, как они появились опять и уселись на высоком суку. Вид у них был довольный и ублаготворенный, и я надеялся, что они сделали наконец свой выбор, но, когда я уже едва различал их в сумерках, голуби, к великой моей досаде, снова взлетели. К счастью, они ограничились тем, что поднялись на другой сук, метров на шесть-семь повыше, и угомонились. Вскоре вся долина погрузилась в мрак. Поминутно рискуя сорваться, я осторожно спустился на землю. В глубине долины Дэйв по каким-то лишь ему ведомым соображениям вздумал изобразить стадо кабанов — плескаясь в речушке, хрюкал, ухал и повизгивал так похоже, что не отличить от натуры. Казалось, цель этого концерта — лишить сна всех розовых голубей в округе, но они знай себе продолжали мирно почивать, явно привычные к таким звукам.

У меня пересохло во рту, и по пути к дереву, на котором спали мои голуби, я сорвал несколько сочных алых плодов гуайявы, чтобы утолить жажду их кнсловатои мякотью. Сев на землю и прислонясь спиной к стволу голубиной спальни, я съел целую горсть. С приходом темноты начался концерт цикад. Мало того, что их резкий, пронзительный стрекот беспощадно сверлил уши и череп, он еще обладал своего рода чрсвовещательным эффектом: цикада изощряется в пении метрах в десяти от тебя, а чудится, будто она сидит на твоем плече. На бледно-изумрудном тельце длиной около трех сантиметров крылышки мерцали, словно матированное стекло церковных окоп, а глаза насекомого отливали золотом.

Под неистовый звон цикад я размышлял над ожидающими нас проблемами. Поскольку мы были вынуждены сообразовать голубиную операцию с возможностями оперативного отряда маврикийских богатырей, пришлось остановиться на этом вечере, не дожидаясь безлунных ночей. А это означало, что нам теперь следует действовать побыстрее и попытаться отловить птиц раньше, чем лунный полукруг озарит лес, освещая голубям путь к отступлению.

Вскоре отряд в полном составе собрался у моего дерева, чтобы разработать стратегию предстоящей операции. Поскольку все засеченные нами розовые голуби (счетом пять особей) расположились на ночевку в самых разных концах крпптомериевой рощи, постановили начать с птицы, которая избрала наиболее низкое и удобное для лазанья дерево поблизости от тропы, и затем постепенно двигаться дальше. Сказано — сделано: мы окружили дерево номер один, включили фонари и направили слепящий луч прожектора на ветви на высоте около десяти-двенадцати метров, где сидел тучный, сонный и озадаченный голубь.

Казалось, нет ничего проще, как вскарабкаться по стволу и схватить птицу руками или накрыть сачком, однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что конструкция дерева не позволит сделать это бесшумно, а от поднятого нами треска голубь мог преодолеть страх и нырнуть в ночную темноту. Проснувшаяся птица с благодушным интересом наблюдала, как мы шепотом совещаемся внизу. Решили, что сержант — хоть и самый рослый среди наших геркулесов, зато лучший древолаз — взберется на одно из соседних деревьев, а длиннорукий Джон Хартли на другое, и оба поищут наверху подходящую позицию для решительных действий. Дальше этого наши планы пока не шли, поскольку для человека, болтающегося в воздухе на высоте десяти с лишним метров, все выглядит несколько иначе.

Чрезвычайно ловкий, несмотря на тяжелый вес, сержант полез на свое дерево, долгоногий Джон Хартли — на свое. Голубь, слегка наклонив голову набок, увлеченно и без тени тревоги наблюдал за их подъемом. Ловцы одновременно поравнялись с его насестом, и после короткой передышки сержант хриплым шепотом донес, что может подползти по ветке достаточно близко, чтобы дотянуться до птицы сачком. Мы нетерпеливо призвали его исполнить задуманный маневр. Казалось, ветка, по которой только белке бегать, ни за что не выдержит тяжести ста тридцати килограммов костей и мышц, однако чернокожий Голиаф, к нашему удивлению, благополучно добрался до ее конца и протянул вперед орудие лова. Как я уже говорил, оно напоминало щипцы для сахара с сачками на концах, которые захватывали добычу, если соединить их быстрым движением.

При виде ловушки голубь проявил первые признаки настороженности, а именно наклонил голову набок и дернул крыльями. Тем временем сержант установил, что не дотягивается до птицы примерно на метр, надо перебираться выше. Поскольку голубь начал заметно нервничать, мы решили погасить наши светильники, предоставляя сержанту выходить на новую позицию в темноте. Спустя некоторый промежуток времени, заполненный цветистой бранью, сержант доложил, что передислокация благополучно завершена.

Включив свет, мы с удивлением обнаружили, что голубь воспользовался случаем соснуть, спрятав голову под крыло. Когда снова зажглись огни, он недовольно выпростал голову, явно раздраженный нашей назойливостью. Сержант, цепляясь за новую, столь же непрочную опору, с отчаянным видом маневрировал ловушкой. Затаив дыхание, мы смотрели, как сачки приближаются к птице; с неожиданным проворством голубь вдруг отпрянул в сторону, однако улетать не стал. Прильнув всем телом к зловеще поскрипывающей ветке, сержант подался вперед и снова взмахнул сачками. На сей раз они сомкнулись вокруг добычи, но при этом ветка так сильно наклонилась, что сержант был вынужден отпустить ловушку, чтобы не сорваться вниз.

Онемев от ужаса, мы следили за ее падением. В полете «щипцы» раскрылись, так что только один сачок удерживал нашего драгоценного розового голубя и он вполне мог выскользнуть из ловушки. Какой-то сук перехватил ее, и она повисла в воздухе. Голубь нерешительно взмахнул крыльями раз-другой, и мы приготовились увидеть, как он освобождается из плена и исчезает в кромешной тьме среди криптомерии. Однако наш пернатый узник, посопротивлявшись для видимости, покорился своей судьбе — и слава богу, поскольку ловушка едва держалась на ветке.

Тем временем мы рассмотрели, что упомянутый сук, устремляясь под острым углом вверх, почти дотягивается до того дерева, на котором примостился Джон Хартли. Видя это, Джон быстро спустился до нужного уровня и пополз по ветке, пока не очутился всего лишь в метре с небольшим от ловушки. С величайшей осторожностью, ибо его ветка отнюдь не отличалась твердостью и крепостью, он потянулся к «сахарным щипцам». На какое-то мгновение мне показалось, что у Джона руки коротки, но тут его пальцы, к моему облегчению, обхватили устье сачка. Розовый голубь наш!