Мне стало его жалко. Да, из-за Картера нам пришлось значительно расширить наше законодательство. Ведь в противном случае в один прекрасный день Госдеп взяли бы приступом мормоны. Итак, воды сомкнулись над Малюткой Картером. А жаль. Говорят, две его жены были прехорошенькие, всё при них - не придерешься. Но - потерянного не воротишь. Мы пережили утрату и зашагали дальше. Вперед, только вперед - и ни шагу назад.

Понимаете, к чему я клоню? К тому, что лучше бы Сэм о таком в своей книге не писал. В нашем посольстве история с Картером произвела эффект мощнейшего взрыва. Мы и не подозревали, что сидим на пороховой бочке, хотя запах паленого я уже чувствовал довольно давно, только не мог сообразить, откуда он идет. Помните Дрэджа? Ну конечно, помните. Вот уж кто был настоящим неофитом! Всю зиму его одолевали Видения, Голоса нашептывали в его стоящие торчком, как у фавна, ушки всевозможные крамольные мысли. Вдобавок он находился в состоянии войны с Давбаскетом, что опасно всегда, особенно же теперь, когда это ничтожество защитило диплом по прикладной электротехнике. Дрэдж вызывал у меня тревогу, Давбаскет - отвращение. Ни тот ни другой моим доверием не пользовался. Отношения между ними с каждым днем становились все хуже, что не могло самым пагубным образом не отразиться на нашем питании. Пудинг быстрого приготовления упорно отказывался стоять по стойке "смирно". Давбаскет настолько удачно установил на кухне бунзеновские газовые горелки, что приготовление моментального теста превратилось для Дрэджа в нечто сродни ядерному испытанию. Де Мандевилл придумал шуточное меню для приема французской делегации, которое в создавшейся ситуации воспринималось отнюдь не как шутка. На закуску предполагалось подать яйца ржанки в эфире и сухарики в маринаде из азотной кислоты, коктейль же должен был состоять из лимонной кислоты, свернувшегося молока с аммиаком, пополам с машинным маслом из кривошипа стоявшего на запасных путях паровоза. Каково! В меню значился даже британский клубный сандвич, представлявший собой мелко нарубленные останки гимнософиста, завернутые в высохшие пальмовые листья. Иными словами, европейской кухней Дрэдж увлекся не на шутку. А между тем Видения продолжали его преследовать, становились все более настойчивыми. В конце концов Дрэджу ничего не оставалось, как обратиться за религиозной помощью к вождю его секты, проповеднику-нонконформисту Блуд-Уилкинсону, долговязому, тщедушному человеку с козлиной бородкой и глазами навыкате. От такого ждать утешения не приходится, подумал я про себя. Но что было делать? Мы все видели: душа у проповедника необъятна и трепетна. Тембр голоса у Блуд-Уилкинсона был низкий, раскатистый; иногда, правда, на слове "грех" он срывался на визгливый крик, и тогда его голос звучал точно полицейский свисток, отчего все вздрагивали и начинали, выражаясь метафорически, рыть копытами землю. Проповедник вошел в коттедж Дрэджа предложить ему слово Божье, и Дрэдж сразу же поинтересовался, не согласится ли тот прочесть нам воскресную проповедь. Дело в том, что наш капеллан в это время отсутствовал - уехал на недельку в Ниццу поиграть в рулетку. В вопросах религии мы ведь исключительно либеральны, и я ему отказать при всем желании не мог.

Свою проповедь Блуд-Уилкинсон построил на библейском изречении: "...и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них". Шляпки посольских дам, по всей видимости, вызывали у него немалое раздражение. Он ткнул в них указующим перстом и принялся распекать на все лады. Слова его гремели под сводами часовни словно канонада. Де Мандевилл побледнел и тихонько зарыдал, прижимая к глазам батистовый носовой платок. Послушать проповедника, так все наше машинописное бюро погрязло в самом непотребном разврате, а Полк-Моубрей, потеряв всякий стыд, только и делает что распутничает с целой клеткой соловьев. Каково!

И тут мы впервые испытали гордость за Давбаскета, теплое чувство к нему. Оказывается, он спрятал в кафедре микрофоны. Хотел отомстить за нас - пусть даже основной его мишенью и был несчастный Дрэдж. Не все ли равно! Преподобный Блуд-Уилкинсон должен был получить по заслугам. Надо отдать ему должное держался он молодцом и, несмотря ни на что, продолжал свою проповедь. Из фисгармонии, стоило только миниатюрной ножке мисс Тоджер коснуться педалей, рванулось пламя, которое, как и полагается галантному кавалеру, затушил своим плащом Полк-Моубрей. Уилкинсон же как ни в чем не бывало продолжал свою лекцию. Запрятанные в стене электронные устройства разносили теперь по часовне чудовищную какофонию самых невероятных звуков: казалось, мы находимся не в церкви, а в джунглях. Уилкинсон подтянул брюки и, пытаясь перекричать шум, заговорил еще громче. И тут на задней стене появились две гигантские надписи разноцветными буквами, сначала: ПОКАЙТЕСЬ, СОБАКИ, а затем: ДРЭДЖ, Я ПРИШЕЛ ЗА ТОБОЙ, ПОДОНОК! Под второй нетвердым школьным почерком было выведено: "Иегова". Сомневаться не приходилось: Блуд-Уилкинсон принял вызов и биться будет до конца; несокрушимый проповедник вещал, несмотря ни на что. Давбаскет побледнел и напрягся - неужели он потерпит поражение? Меры следовало принять неотложные. Он должен выложить свой главный козырь. Дрожа от возбуждения, Давбаскет подался вперед и нажал кнопку "F" под кафедрой. По счастью, осечки не произошло. От стены с легким щелчком отделилась шестифунтовая боксерская перчатка и нанесла преподобному джентльмену сокрушительный удар чуть ниже левого уха. Победа нокаутом. Блуд-Уилкинсон умолк и выпал из вороньего гнезда, приземлившись аккурат в первом ряду среди немало повидавших на своем веку сотрудников посольства. Сложил свою буйную голову прямо на колени к Полк-Моубрею. Мир сразу же просветлел. Слышно было, как в посольском саду запели птицы. Любящие руки готовы были собрать останки героя и совершить торжественный обряд похорон. Но Блуд-Уилкинсон еще дышал. Его тело положили на носилки, погрузили в самолет и доставили на родину за счет Ее королевского величества. Дрэдж же чудесным образом исцелился - во всяком случае, временно. Завтраки и обеды вновь сделались съедобными. Правда, Библию Уилкинсона он сохранил и время от времени читал ее вслух заунывно-загробным голосом. Но худшее осталось позади. Дрэдж опять стал самым обычным дворецким, человеком из плоти и крови - пусть и не первой свежести.

Я готов привести еще много примеров того, что можно назвать "религиозным импульсом" в дипломатическом корпусе - импульс этот чрезвычайно многообразен. Сэм, надо надеяться, воспользуется некоторыми наиболее красочными эпизодами, например историей о том, как Полк-Моубрей решил возвести на территории посольства марксистскую часовню, дабы раз и навсегда отучить сотрудников от убогого материализма. Дальше чертежа, слава богу, дело не пошло. По счастью, вмешались политические мотивы. Кто, к примеру, будет освящать такой храм? Часовню предполагалось возвести в стиле методистской церкви на Примроуз-хилл. Обратились, насколько я знаю, к Джону Бетджемену, но из этого ничего не вышло. Повышенную чувствительность проявило и русское посольство. Их поверенный в делах был забавным, совершенно фольклорным типом по фамилии Дамнович. У него была трехмерная марксистская улыбка и диалектическое мышление, от которого он не отступал ни на йоту. В один прекрасный день Дамнович куда-то исчез, и прошел слух, будто он покончил с собой, причем исключительно оригинальным способом. Получив выговор за какую-то несущественную провинность, он воспринял его так близко к сердцу, что решил ситуацию исправить: написал на себе "Совершенно секретно" и сжег себя в мусоросжигателе вместе со своей конфиденциальной перепиской. Неглупо, а? Регги Сабтайтл поступил еще коварнее: чтобы братец после его смерти не получил ни пенса, он распорядился в завещании свое тело забальзамировать и отправить в саркофаге в филиал банка "Кутс энд компани" на Оксфорд-стрит, где оно до сих пор лежит в подвале вместе со всей его обстановкой и вещами. Никто не имеет туда доступа, из-за чего его брат и не может вступить в права наследства, - ведь Регги и по сей день, хотя прошло уже много лет, считается пропавшим без вести.

И последний пример - начинающим дипломатам он может послужить своего рода предостережением. Произошла эта история непосредственно со мной. Вы ведь знаете, в Вульгарии вдовство - это не социальный статус, а профессия. Вдов в этой стране не счесть. В черном шуршащем шелке с ног до головы, брови сходятся над переносицей, густые усы... Впечатление такое, будто девяносто процентов населения Вульгарии - вдовы. Так вот, у нас была одна такая вдова, верней сказать, она нам досталась. Кажется, ее выиграл в лотерею клерк из консульского отдела. Взял ее вместо индейки, а может, принял за индейку? Как бы то ни было, эта вдовушка стала миссис Треднидл. Вскоре, правда, она мистеру Треднидлу надоела, он сложил обувь и одежду на берегу Дуная, набросал ей на клочке бумаги прощальную записку - словом, сделал вид, что утопился, а сам перешел границу и вернулся к гражданской жизни. Сейчас он живет в Банбери, служит земельным агентом и пользуется всеобщим уважением. Но нам-то (да и ей тоже) откуда было все это знать?! Треднидла мы списали и наняли на его место другого. Тем временем миссис Треднидл во всеуслышание заявила о себе и своих правах. Как известно, вдовы - в отличие от жен - права на приобретение беспошлинных алкогольных и табачных изделий не имеют. Жены - да. Но не вдовы. Так вот, она никак не могла взять это в толк, да и английским владела не в той мере, чтобы можно было членораздельно ей объяснить, как обстоит дело. Убедить ее мы были не в состоянии. Вдобавок она почему-то сочла, что, если тебе нужен британский подданный или же если твой британский подданный куда-то подевался, ты можешь запросто прийти в посольство и выбрать себе другого. Поскольку больше всего ее волновали беспошлинные товары, она регулярно являлась в посольство, садилась под дверью канцелярии и умоляла нас войти в ее положение. Наконец, убедившись, что помощи от нас ждать не приходится, она решила выбрать себе нового супруга, чтобы вновь получить беспрепятственный доступ к беспошлинному джину и сигаретам "Бенсон энд Хеджес". Выбор ее пал на меня. Уж не знаю почему. Может, из-за моего открытого лица, выдававшего, как ей казалось, натуру свободолюбивую и благородную. Всякий раз, когда я проходил мимо, она указывала на меня пальцем и кричала: "Все равно моим будешь!" Эти слова несказанно потешали всех сотрудников посольства. Всех, кроме меня. Я был перепуган до смерти. Скоро она стала хватать меня за руки и пыталась их целовать. Ситуация становилась неуправляемой. К себе в кабинет, а также в кабинеты к своим коллегам я мог пробраться теперь только через окно - все остальные пути были отрезаны. Можете себе представить, как это было утомительно. Я вынужден был топтать посаженные у дома цветы. У меня ныло все тело. Я потерял в весе. Избавиться от этой дамочки не было никакой возможности. Однажды она даже ворвалась ко мне в кабинет вместе со священником, который благословил меня веткой иссопа и окропил ее прошение святой водой. Она платила за то, чтобы меня уговорили сменить гнев на милость. Я был in extremis. В конце концов мне пришлось обратиться за советом к Давбаскету, и благодаря его уму и прозорливости худшего удалось избежать. По совету Давбаскета я вызвал Терстона, здоровенного малого, нашего охранника, и, откашлявшись, посвятил его в суть дела.

– Терстон, - сказал я, - у вас нет выбора. Вы в шестой раз подряд напиваетесь в служебное время, и его превосходительство решил сообщить об этом в Министерство. Вы ведь догадываетесь, чем это чревато?

Терстон почесал в затылке и ковырнул ковер носком гигантского ботинка.

– Принятие окончательного решения, - продолжал я, - его превосходительство предоставил мне. Не скрою, я просил его за вас... Знаете, мне почему-то кажется, что всему виной ваша холостяцкая жизнь. Вы ведете слишком свободный и безалаберный образ жизни. Если б вы женились, я бы пересмотрел санкции против вас; ну а если б вы вдобавок женились на миссис Треднидл, мы могли бы подумать и о вашем продвижении по службе, о том, чтобы увеличить вам жалованье.

Говорить я старался как можно убедительней. Заметив, что охранник изменился в лице, я тут же добавил, что сотрудники, состоящие в законном браке, получают солидное денежное пособие и вполне приличное жилье.

– Идите и обдумайте то, что я вам сказал. Жду ответа не позднее сегодняшнего вечера.

Мой твердый и в то же время вкрадчивый голос произвел на Терстона неизгладимое впечатление. К вечеру выбор был сделан: миссис Треднидл станет миссис Терстон. Представьте себе мое облегчение. Но вот ведь что удивительно: женитьба и в самом деле оказала на Терстона действие самое благотворное. Он подписал брачный контракт - и начал новую жизнь. Когда я увольнялся, оба они пели в хоре. Нет, можете говорить все что угодно, но в религии что-то есть.

СЛУЧАЙ В ПАРИЖЕ

Не рассказывал ли я вам (сказал Антробус) о случае в Париже? Нет? Если честно, предпочитаю эту историю не ворошить - уж больно она неприятная. Но сегодня, когда я заполнял медицинскую страховку, она мне почему-то вспомнилась. Перед моим мысленным взором вновь возник О'Тул. Боже, такое и в страшном сне не приснится!

Началось все с того, что, собираясь в отпуск, я по глупости сказал Полк-Моубрею, что еду через Париж и в случае необходимости он может мной располагать. Как вы сами понимаете, сказано это было из вежливости, подсказанной дипломатическим этикетом, - надо было быть последней свиньей, чтобы воспользоваться моим предложением. Именно такой свиньей Полк-Моубрей и оказался. Устремив на меня взгляд своих водянистых глаз, он произнес приглушенным, извиняющимся голосом: