Шрифт:
Ору, какая он тварь.
— Конечно, Зай, — возле моих губ хрипло и сдавлено. — Но член у меня намного больше.
Я злюсь, что уступила.
Что поддалась, даже если это вообще ничего не значит.
И кусаю его за щетинистый подбородок. До хруста за ушами от крепко сжатых челюстей.
Я сокращаюсь вокруг его пальцев. Сдавливаю их, чтобы каждый толчок внутрь был максимально плотным.
Частая дрожь волнами по телу. Соски напрягаются под тканью. Так больно трутся, что зубы сводит.
Я мотаю головой, когда Бармаглот перестает трахать меня пальцами, но через мгновение снова всхлипываю от острой вспышки удовольствие, потому что он надавливает на клитор, трет по нему мягко и одновременно сильно. Ритмом выкручивая мое удовольствие на какую-то новую высоту.
Сильнее и сильнее, пока мне не начинает казаться, что я вся теку ему в ладонь.
Собственный пошлый стон отражается от кафельных стен, возвращается и ударяется в барабанные перепонки, заглушает грохот музыки.
Пульсации прошивают живот насквозь.
Марк нажимает на клитор и до упора, до самой ладони, вгоняет в меня оба пальцы.
Судорожно, ловя первые искры оргазма, сжимаю его руку бедрами.
Осознаю, что смотрю ему в глаза, когда сама насаживаюсь навстречу.
Пытаюсь закусить губы, чтобы не кричать, но все-таки кричу.
Кончаю, поднимая бедра навстречу его руке.
Пульсирую вокруг его пальцев.
Так жестко и ярко, как, кажется, никогда в жизни.
Мне нужно время, чтобы восстановить дыхание.
Но близость Бармаглота неприятно подавляет, как будто он, пользуясь моей слабостью, вторгается в меня, но теперь уже куда-то под кожу, просачивается вместе со своим проклятущим запахом дымной лаванды через ноздри прямо мне в кровь.
Отпихиваю его, спрыгиваю на пол, мысленно уговариваю не шататься, потому что колени предательски дрожат. Ничего удивительного — последний оргазм с мужчиной у меня был… давно. А тем более с мужчиной, с которого можно сцеживать тестостерон и продавать за сумасшедшие деньги одиноким женщинам.
Поворачиваюсь к зеркалу: поправляю платье, привожу в порядок волосы. Отматываю бумажное полотенце и кое-как подтираю самые ужасные потеки косметики. Миллер стоит сзади и рассматривает меня с видом голодного хищника, который не прочь еще раз загрызть газель.
— Ничего не хочешь мне сказать, Заяц? — Он первым нарушает молчание.
— А должна? — Пожимаю плечами, выбрасываю скомканный кусок бумаги в мусорное ведро и поворачиваюсь к нему, уже полностью контролируя каждое свое слово, каждую мысль и каждое движение.
— Может, хватить уже играть? — снова рыкает Бармаглот.
— Я не играю, Марк Игоревич. Просто не думайте, что подаренный девушке оргазм — это что-то очень уникальное, доступное исключительно вам и стоящее целого жертвоприношения. Это… просто физиология. В ваши годы и с вашим опытом пора понимать такие элементарные вещи.
Вот кто бы меня спросил — зачем я снова дергаю этого гада за усы?
В одном Миллер прав — я действительно играю с ним. По какой-то уже больной привычке.
Как там в песне у великолепной Мари? «Значит, пора завязывать…»
— Поехали со мной, Заяц, — почти ласково. — Обещаю, трогать тебя не буду, пока сама не попросишь.
Но там, где у Марка Миллера включается типа_ласка, у обычного мужчины это что-то вроде «мысленно стукнул по голове и за волосы потащит в пещеру». Я вообще не представляю этого мужика нежным, внимательным и заботливым.
Я снова широко улыбаюсь.
— Марк Игоревич, я здесь с другим мужчиной — вы же видели, да? И это… маленькое приключение ничего не значит. Все самое интересное и приятное у меня еще впереди. Но точно не с вами.
— Ты же не блядина, Зай, — снова сует руки в карманы, и я замечаю, как на его здоровенных ручищах от напряжения вздуваются вены. — Ты же не прыгаешь от одного мужика к другому. Хули корчишь Эммануэль?
А вот сейчас мне хочется ему врезать.
Влепить так, чтобы целую неделю — а лучше две — носил на роже след моего «возмущения».
То есть ты, мудак, пошел за мной и устроил вот это все, рассчитывая, что я теперь вспомню, что порядочные женщины не трахаются с разными мужиками, сяду у окошка и буду ждать, когда Марк «Свет Солнышко» Миллер взойдет на сером небосклоне моей жизни?!