Прошло несколько месяцев, и наши с Юлей интимные отношения с фатальной безнадёжностью продолжали деградировать. Секс перед сном стал сексом по выходным, а потом и вовсе ушёл в неопределённость, как солнце осенью – едва выглянет из-за тяжёлых туч и опять надолго погаснет. Я уже и не намекал даже, знал, что ответом будет «я устала», «хочу спать», «не могу» и «давай не сегодня». Так умирает любовь, подумал я тогда.

Знаю, что и она тоже по-своему переживала из-за этого. Эти её «не могу» и «устала» не были пустыми отговорками, она действительно не могла и постоянно чувствовала себя точно разбитой. Именно поэтому летом мы по обоюдному желанию решили съездить на юг и как следует там отдохнуть, мы думали, что это вдохнёт в наши отношения новую жизнь.

Иллюзия, конечно. Попытка убежать от себя.

Юг сполна дал нам то, что он мог нам дать. Мы вдоволь насытились морем и солнцем, покутили по местным ресторанчикам, побродили по диким тропам и тесным старинным улочкам, потратили кучу денег. Да, мы с Юлей были счастливы и опять искренне любили друг друга, и порой это счастливое времяпрепровождение перерастало и в физическую близость. Но всё равно не так, как раньше – казалось, когда-то очень давно, будто бы в прошлой жизни, хотя всего-то три-четыре года назад. Юг не мог нам дать то, что внутри нас, – наше прошлое, наши воспоминания, нашу былую страсть.

Там были два случая, которые потом долго и настырно крутились у меня в голове, словно прилипчивая мелодия, услышанная мимолётом.

Первый. Мы сидели в ресторанчике у моря – днём: там прохладно и играет красивая медленная музыка. И народу почти никого, народ собирается вечером. Мы любили приходить в этот ресторанчик именно днём.

И в тот раз к нам подошёл молодой парень, кавказец. Спросил меня: можно ли пригласить мою девушку на танец? Я позволил, и Юля танцевала с ним. Ничего особенного, просто медленный танец. Раньше бы я и внимания не обратил, пожалуй, а теперь смотрел так, точно хотел увидеть что-то новое, непознанное: их прикосновения, взгляды, еле уловимую игру тел.

Прежде Юля говорила мне, что не любит и боится кавказцев, и что южный темперамент совсем её не прельщает. Но она согласилась на танец. И когда он всё крепче и крепче прижимал её к себе, она отвечала ему с женской взаимностью – так же, как отвечала бы и мне: я видел это в положении рук на его плечах, в согласном его желанию движении тела, в общении взглядов.

Я стал думать: где она настоящая – тогда или вот сейчас?

Второй случай произошёл в отеле. Накануне мы прогуляли до утра, и Юля спала часов до двух дня. А я проснулся от голода и заказал пиццу. И когда пришёл курьер – кстати, тоже кавказец – я не вышел в коридор, чтобы забрать заказ, а впустил его в комнату. Не знаю, почему я так сделал, на меня нашло какое-то затмение. Ведь Юля спала, шум мог её потревожить, и более того – она лежала обнажённой и почти никак не прикрытой: на животе, одну ногу согнув цифрой «четыре», и лишь краешек простыни закрывал часть её талии, но не того, что ниже, где самозабвенно у неё проглядывало всё самое интересное – белый незагоревший треугольник от купальника на ягодицах и бледно-розовые складки сокровенного женского места.

Пока я ставил подпись на бумажке и отсчитывал наличные, парень тот смотрел на неё, как затаившийся у мышиной норы кот. Он беззастенчиво пожирал её глазами, а я делал вид, что не замечаю этого. Я ощутил странное и волнующее чувство, от которого спёрло в груди: жар и помутнение, словно глаза заволокли красные круги, как действие какого-то наркотика.

И я задумался: где я настоящий – нормальный, ревнивый до своего добра мужик или вот такой безумец, получающий постыдное удовольствие от того, что какой-то другой мужик смотрит на мою голую жену?

В то время я вообще на многое посмотрел иначе и переосмыслил. И как-то, сам того не заметив, утратил свой прежний мир – все те устоявшиеся убеждения и представления о нём, делившие его на две понятные половины: правильно и неправильно, хорошо и плохо, моё и не моё. Я словно бы повис в пугающе бездонной пустоте, где ничего не понятно и всё можно. И где всё имеет право на жизнь, потому что жизнь и есть эта бездонная пустота.

Я перестал понимать то, что раньше никогда не вызывало сомнений – как непреложная истина. Например, что такое порок. Кто это установил? И почему? Почему все людские дела поделены на легальные и нелегальные? По какой причине все люди должны соблюдать эти установления? В мире лишь одна такая причина: это насилие – вот где настоящая граница желаний.

Наверное, я заболел и этой своей болезнью заразил Юлю.

Как-то, другим зимним вечером – может быть даже, ровно через год после первого разговора – я спросил её:

– Юль, ты знаешь, что такое «сексвайф»?

– Ну, знаю. А что? – напряглась она.

Отношения наши вконец охладели, и у неё частенько было поганое настроение, через которое прорывались вот те острые интонации несчастной, неудовлетворённой женщины, знакомые многим мужьям. Порой она ходила вся точно в иголках – ожесточённая, стервозная. В такие моменты мне очень хотелось уйти от неё куда-то – на другую кровать, в другую комнату, другую квартиру, другую жизнь…

Я устал сглаживать её «иглы» и пошёл напролом.

– Не хочешь это попробовать?

– Что? – её глаза округлились.

– Вот это. Сексвайф.

Она закатила глаза.

– Ты серьёзно или придуриваешься? – но тут же чуть прибрала свои «иголки», посмеялась: – Если бы и хотела, то что?

Всё-таки она умница у меня. Глупая бы на её месте «оскорбилась» и стала играть роль святоши с нимбом во всех местах, которая и «по большой нужде» ходит разве что полевыми ромашками. А с оскорблённой женщиной даже разговор об ужине при свечах заходит в тупик.