Шрифт:
«Ты мне не друг, – Инга ощутила всплеск раздражения, почти злости, и льющаяся из знака радость не смогла затмить ее, – ты убил нескольких хороших и невинных людей, не смей называть себя моим другом!»
«Поверь мне, я не хотел, – голос зазвучал жалобно, – это произошло случайно, когда я искал тебя. Я докажу, что не желаю тебе зла».
«Докажешь? Как?» – недоумевала Инга. Собралась поинтересоваться, для чего он вообще искал ее, но не успела, знак ответил:
«Я помогу тебе».
Сиреневый туман рассеялся и отпустил спящее сознание, сменился непроглядной тьмой. Затем исчезла и она, потонув в скрежете замка и лязге железной двери.
2
С усилием разлепив глаза, Инга приподнялась на локте и обернулась на открывшуюся дверь. На пороге камеры возникла охранница в голубой камуфлированной униформе – плечистая бабища средних лет с тяжелым подбородком и бараньим взглядом из-под выступающих надбровных дуг. Мозолистые узловатые пальцы сжимали ручки пластикового подноса с тарелкой и с граненым стаканом, наполненным на две трети бледно-коричневой жидкостью, очевидно чаем, от которого завитками поднимался пар. В тарелке виднелась сероватая масса, отдаленно напоминающая овсянку.
– Дрыхнешь еще? – грубо, но беззлобно бросила охранница с порога и прошла вглубь помещения. – Утро уже, подъем! Жрать пора.
Она опустила поднос на столешницу, приметила нетронутый сэндвич и подозрительно зыркнула в сторону пленницы – не проблемный ли клиент, собирающийся объявить голодовку? Клиент поблагодарила молчаливым кивком, и тюремщица, позвякивая связкой ключей и наручниками, удалилась, громыхнув дверью.
Инга поднялась с кровати, потянулись и застыла с заведенными за голову руками – нахлынули воспоминания. Смертельный знак заговорил! Обратился к ней, называя себя ее другом, источая потоки радости, которая до сих не иссякла, а тлела внутри тихим счастливым островком в океане тревоги и волнения. Даже пообещал помочь, чтобы доказать, что не враг. Интересно, откуда ему стало известно о том, что ей требуется помощь?
Санузел, хоть старый и пованивал, функционировал исправно; в каменном закуточке имелся даже рулон туалетной бумаги, а в мыльнице у раковины – кусок свежего мыла. Сейчас бы в душ… но подобные изыски придется оставить до лучших времен.
День стоял ясный. Яркие солнечные лучи заглядывали в небольшое зарешеченное оконце под потолком и ложились на пыльный пол камеры ровными золотыми квадратами. Инга застыла у стола, принюхиваясь к сомнительному аромату каши и раздумывая, стоит ли рисковать здоровьем. В конце концов предпочла позавтракать сэндвичем, который внушал больше доверия. Запила подкрашенным кипятком, который здесь именовался чаем, но внутри от горячего тем не менее стало хорошо.
Пока ела, размышляла о ночном переживании. Отметила, что впервые странное сновидение стало осознанным. Ей нечасто снились осознанные сны, припоминались лишь пара-тройка эпизодов в прошлом, но тогдашние отчетливость и эффект присутствия не входили ни в какое сравнение с тем, что ей довелось ощутить прошлой ночью. Сейчас это был будто и не сон вовсе. Со всей очевидностью ей открылся один важный факт: за знаком, за той самой «страшной буквой», стоит некая личность, скорее всего, злонамеренная; человек, который неким пока неясным способом овладел технологией, позволяющей вторгаться в человеческие сновидения. Или даже создавать их. Как он представился? Хейс? Нет, это слово значит что-то иное, а назвался он… кажется, Сейг? Странное имя. Кто он? Откуда? А главное – что ему нужно?
Завершив скромный завтрак, Инга походила по камере из угла в угол и вернулась к кровати. Взглянула на засаленный дырявый матрац и подивилась самой себе – как она вообще могла на таком спать? Вчера, шокированной неожиданным арестом и дурными вестями из Стокгольма, ей было не до гигиены. Теперь же пришлось застелить кровать чистым бельем, прежде чем она позволила себе прилечь.
Шок миновал, вернулась ясность ума, и вместе с ним нахлынули беспокойные мысли, цунами мыслей. Если представить себе ситуацию, в которой некто принуждает к самоубийству нескольких человек (очевидное подозрение Рыльцева в отношении Инги), это стало бы обычным уголовным преступлением. Почему в таком случае делом больше не занимается полиция? Почему ФСБ? Предполагается участие иностранных спецслужб? Майор обмолвился об этом в одном из интервью корреспонденту теленовостей. Участие с какой целью? Свести в могилу пару пенсионеров, студентку и четырех обыкновенных мужчин? А смысл? И причем здесь она, Инга? Нагромождение бреда!
Так или иначе, все скоро прояснится, но сидеть и молча ждать своей участи совсем не хотелось, тем более что за тысячу километров отсюда ее сыну срочно требовалась помощь.
Инга вскочила с кровати и бросилась к двери, забарабанила изо всех сил, закричала, требуя внимания. Прошло несколько минут, прежде чем заслонка на окошке сдвинулась, и в проеме показалось хмурая физиономия охранницы.
– Че орешь? – рявкнула она.
– Позовите, пожалуйста, майора Андрея Рыльцева, – попросила Инга, – мне необходимо с ним поговорить.
– Ага, щяз, бегу уже, – ее тонкие покусанные губы скривила издевательская усмешка, – сиди на жопе ровно, тебя вызовут, когда надо будет.
Инга проглотила хамский тон, решив не искушать судьбу, но заявила твердо и вежливо:
– Я должна позвонить родным, я имею право и…
– Отвали!
Окошко с лязгом задвинулось, из коридора донеслись удаляющиеся шаги. Инга матюгнулась и пнула железную дверь, а после принялась мерить шагами тесное помещение камеры. Затем повалялась на кровати, посидела за столом, ковыряясь кривоватой алюминиевой ложкой в каше, потом снова улеглась. Время тянулось мучительно медленно, часы в камере отсутствовали, а мобильник у нее, естественно, отобрали. Но по солнцу в окошке она скоро поняла, что время перевалило за полдень. Тогда ей принесли обед – вареную гречку с котлетой без соли и огурец – и предупредили, что через час ей положена прогулка. Инга никак не отреагировала, прогулка так прогулка.