В своём документальном романе поэт-имажинист А. Б. Мариенгоф описал, что за заставы Москвы ежедневно тянулись вереницами ломовые, везущие гробы. Всё это были покойники, которых родственники везли хоронить в деревню, так как на городских кладбищах, за отсутствием достаточного числа могильщиков, нельзя было дождаться очереди. [767] Подобные картины наблюдались и в других центрах.

В Петрограде ситуация была ещё критичнее. Там каждый день по утрам можно было видеть транспортировку трупов из больниц на кладбища на платформах трамваев. Химик В. Н. Ипатьев обратил внимание на то, что за недостатком гробов трупы сваливали в общую могилу. [768]

Качество гробов в Гражданскую войну резко снизилось из-за острой нехватки древесины. Гробы стали изготавливать грубо сколочеными, с широкими щелями. Позже, к 1919 году гробы часто приходилось брать напрокат, чтобы довезти покойника до кладбища. [769] На месте покойного вываливали в яму. Гроб использовали снова. [770]

В отсутствие транспорта родственники нередко были вынуждены тащить гроб на санках до кладбища. [771] Летом гражданам приходилось нести гробы всю дорогу на плечах. Из-за голода и слабости это было чрезвычайно утомительно. По свидетельству одного очевидца, такие процессии обычно длились пять-шесть часов. [772]

Из-за повсеместного дефицита одежды могильщики также рутинно раздевали покойных и продавали их одежду на рынке. [773] Наконец, в советской России распространилось новое явление: захоронение покойных в братских могилах. Эти могилы не имели ничего общего с торжественными братскими захоронениями жертв Революции или высокопоставленных коммунистов. В отличие от них эти братские могилы были попросту унизительными местами погребения для бедняков. [774]

Отдельная могила в годы „военного коммунизма“ стала привилегией. По свидетельству поэтессы Марины Цветаевой, за 15 тысяч на Калитниковском кладбище могильщик был согласен вырыть труп и похоронить его отдельно. [775]

Бесчисленные трудности быта, подавленность и страх нашли отражение в живописи, мемуаристике, поэзии, драматургии и прозе. Отпечаток смерти, трагичности и отчаяния наложился на бесчисленные произведения тех лет. Картина „1919 год. Тревога“ Кузьмы Петрова-Водкина прекрасно передаёт чувства людей того времени. В этом отношении показательно и стихотворение Игоря Северянина, написанное им в январе 1919 года:

В июне 1921 года поэтесса Анна Ахматова написала бессмертное стихотворение о прошедших годах. Его строки гласили: „Все расхищено, предано, продано, / Черной смерти мелькало крыло. / Все голодной тоскою изглодано, / Отчего же нам стало светло?“ [777] В тон ему шло и бессмертное четверостишие Александра Блока:

Несмотря на то, что это стихотворение было написано в 1914 году, в народной памяти оно до сих пор ассоциируется с послеоктябрьской эпохой. Годы однопартийного диктата, братоубийства и репрессий были настолько травматичны, что даже ужасы Первой мировой поблекли в сравнении с ними.

Когда потомки читали „Рождённые в года глухие“, мощные строки стихотворения автоматически становились триггером в сердцах миллионов. В результате память народа подкорректировала хронологию задним числом. Она подсознательно передвинула строки об „испепеляющих годах“ на несколько лет вперёд, в эпицентр национальной боли. Кажущийся дисбаланс был преодолён. Коллективная память, пусть и неверно, расставила всё по своим местам.

Финансовая политика советского режима – это любопытная, мало изученная тема. Осмысление её проливает свет на целый спектр явлений. Однако феномен национализации банковского сектора невозможно анализировать как изолированный процесс. Для того, чтобы понять значение радикальной ломки финансового аппарата при советском строе, необходимо сначала вернуться на несколько веков назад, во времена самодержавия.

Банковские структуры Российского государства с самого своего зарождения были чрезвычайно малопривлекательными институтами. Как и западные банки они были детищами Коммерческой революции и зарождающейся системы капитализма. Банки действовали в интересах финансовой буржуазии и поддерживали экономическую тиранию западных монархий.

Ориентация на прибыль делала европейские кредитные учреждения, биржи и банки малоразборчивыми в средствах, косными финансовыми институтами. Подтверждением этому стало ростовщичество, спекуляция, многочисленные финансовые злоупотребления банковских династий и постоянные манипуляции на валютном рынке. Позже в обиход вошла покупка аккредитивов в банках для профитирования от контроля европейских держав над богатствами Ост-Индии.

Евроцентристский термин „эпоха великих географических открытий“ маскировал чудовищную реальность колониальной экспансии: алчности, насилия и геноцида. С XV века и завоевания новых берегов несметные природные ресурсы Северной, Центральной, Южной Америки, Африки, Азии и Океании были использованы для обогащения европейских империй.