– Да здесь такие душевные люди, – ответил ей Иосиф Ильич, – в тесноте да не в обиде. Вон и молодой человек пододвинется.

Мама скосила рот. Анатолий не выдержал.

– Извините, с какой стати?

– Я пододвинусь, – удивила всех женщина, – не люблю в поездах спать. Один раз ехала все вещи пропали.

Когда проводница вышла, Ильич сияюще посмотрел вокруг.

– Не курите? – спросил он даму.

– Бывает.

Когда новые знакомые вышли, Елизавета Антиповна, расстегнула кофту, еще раз проверили пришитый к бюстгальтеру кошелек. Анатолий сунул руку в трусы, там тоже все было на месте.

– Проститутка, – мама покачала головой, – и ворюга.

– Почему проститутка? – приподнялся Анатоль.

– Потому что специальность во время не получила, – Елизавета Антиповна поправила выбившуюся прядь, – потому что не хотят работать и платить налоги.

– Да… а спят спокойно, – пошутил Толик.

– Они то спят, а пенсионеры с голоду вымирают, – сказала мамуля, но вспомнив Исидора Павловича, добавила, – нормальные пенсионеры.

Дверь отворилась, запустив парочку. Вместе с ними просочился дым. Мама затрепетала ноздрями принюхиваясь. Анатоль не принюхивался, он смотрел не женщину и гадал, сколько она может стоить. Сколько разные подонки, ради своей похоти готовы выложить ей, что бы потрогать громадные сиськи. Лично он бы может, если бы вдруг ради интереса, то рублей семьдесят. Дороже не стоит, лучше в туалете проонанировать, совершенно бесплатно. Отняв от восьмисот рублей, подшитых в трусы семьдесят, Толик в принципе допускал возможность близкого знакомства. А после того как принесли белье, и Нинэль стала заправлять над ним свою кровать, такая возможность уже стала неизбежной. Поезд дернулся своим железным телом, Иосиф Ильич едва не потерял равновесие, но удержался, обняв даму за стан.

– Может ради знакомства? – предложил профессор, обращаясь ко всем, не выпуская талии, – по сто грамм, а?

– Мы с сыном не пьем, – Елизавета Антиповна оторвала глаза от чайнворда о собаках.

– Даже чая? – рука перешла на плечи.

Анатолий почувствовал волны жгучей ревности. Сто рублей – решил он для себя, или даже сто пятнадцать.

– Чай будем, – согласилась мама, – Анатолий достань два пирога.

Перестук колес – это самый романтичный звук путешествия на поезде. Они стучат своими ребрышками по рельсам, прессуя время и расстояние, отсекая случайные ноги и дробя камни. Туктукающий звук описан в песнях и прозе. О нем сложены саги и постулаты. Под эту музыку, нормальные люди танцуют, не нормальные спят, полунормальные спят после того как натанцевались. И только Анатолий и мама давят пироги с курагой, глядя на курицу, салями, дыню и коньяк с тремя звездами на борту. Профессор и Нинэль уже два раза чокнулись, поздравили маму с наступившим веком, и выпили за кинематограф.

– А пока пока по камушкам, – затянула проститутка сытым и веселым голосом.

Анатоль тайком от мамы, как бы между делом, отрезал кусок колбасы, положив на ее место четвертинку пирога. Профессор поставил перед ним стакан с алкоголем, толкнув в руку и указав глазами.

– Толик не сметь! – Елизавета Антиповна промолчала о колбасе, но выпивку в поезде за столом с ворами и проститутками, она игнорировать не могла.

– Для сугрева то, – профессор блеснул глазами в ее сторону, – позвольте сыну.

– И так жарко, – женщина напомнила, что на дворе стоит лето.

Не отрывая пунцовых глаз, мамульчик следила за руками сына, как кот за фантиком.

– А вы художник? – вдруг спросила Нинэль Толика.

– Нет, – удивился тот.

– Да, – пнула его ногой под столом мама.

– Понятно, – женщина налила себе еще грамм двадцать, – натюрморты получаются?

– Получаются, – ответила за Толю мама, и перевела разговор в другое русло, – а вы кем работаете?

– Секретарем, – женщина промокнула ротик скатертью.

– Это очень ответственно, – профессор налил еще два стакана, – на брудершафт?

– Ох вы какой, – беря стакан, проворковала Нинуля, – здесь же дети.

Мама посмотрела на нее как кобра на зайца. Толик слегка покраснел.

– За детей! – перехватившись руками произнес Иосиф Ильич.

Подождав пока жидкость перельется из стакана в Нинулин рот, профессор впился в нее как пиявка. Рука проникла под футболку и легла на грудь.

– Безобразие, – прошептала Елизавета Антиповна.

– А может вы нас срисуете? – вдруг предложил Иосиф.

– Нет, нет, нет, – запротестовала Нина, – меня не надо.

– Толян, – профессор уставился мутным взором в лицо художника, – дама не уверена, что ты хорошо рисуешь.

– Он не в форме, – мама закончила жевать, – если хотите идите в вагон ресторан, мы будем отдыхать.

– Да мы сейчас тоже спать ляжем, – профессор положил руку на колено Нинэль, – так ведь Нинок?

– Безобразие, – мама посмотрела на сына, – прошу освободить кровать.

Обнявшись, пара вышла перекурить. Мама с силой ударила подушку с боку, один раз снизу. Сын снял брюки и юркнул под одеяло.

– Обратно полетим самолетом, – решила мама, выключая свет.

Сон так и не успел прийти, как двери снова открылись. Нинэль и Иосиф просочились в номер. Укрытый по глаза, Анатолий смотрел, как он стали раздеваться. Нинэль сняла футболку, и в тот же момент к ее груди приник профессор.

– Торопыжка, – погладила его по голове Нина, и стала опускаться по его телу в низ.