В какой-то момент палату осветило восходящее солнце, и я услышала, что к Девочке в Углу пришли подруги. Пятеро, не меньше, и все они усвоили тот ласковый, тихий язык, который люди приберегают для мертвых и умирающих. Как ни старалась, я не могла отключиться от их голосов и сплавляться себе дальше по бурной реке. Но подумала, что оно, наверное, и к лучшему – я плавала уже несколько часов. Поаккуратней надо, а то сморщусь, как чернослив.

Они понимали все. Шутки у них были общие, истории общие. Они принесли подарки, заранее зная, какие ей понравятся. Делали с ней селфи. Они скучали по ней.

Не то что девчонки из моей второй школы в Глазго.

Они великодушно терпели меня, пока приходилось. Брали с собой гулять по ночам, пускали на свои вечеринки. Но они были не мои. А позаимствованные. Я не понимала их шуток, они не понимали моих. Я все время говорила что-то не то, хоть английский знаю хорошо. А когда перестала ходить в школу, никто не переживал.

Думаю, им полегчало.

Мне-то точно.

Я слушала подруг Девочки в Углу – они старались говорить без жалости в голосах, давали понять, что совместные развлечения, которые она пропускает, не так уж важны и не так уж забавны. Однако я уловила дрожь в ее голосе.

И попытавшись отгородиться от этой компании, стала разглядывать шторки вокруг своей постели. Кошмарные зеленые шторки. Но хотя они и в самом деле ужасны, вот что меня всегда веселит: для кого-то там, где-то там это идеальные больничные шторки. В обязанности этого кого-то входило заказать шторки для целой больницы, и он выбрал из каталога эти, получил одобрение. Заказ был размещен, материал отгружен, и натянутые зеленые шторки в клетку и синий цветочек с нечетным количеством лепестков украсили почти всю больницу, включая Мэй-уорд.

– Ленни?

Шторка всколыхнулась – кто-то принял абсурдное решение в нее постучаться.

– Да?

– Ты не спишь?

– Как всегда.

– Ты в приличном виде? К тебе посетитель, – прошептала Новенькая Медсестра.

– В приличном, – ответила я, вытирая рот тыльной стороной ладони, а то вдруг слюни распустились.

Новенькая Медсестра отдернула шторку, и я обнаружила с удивлением, что подруги Девочки в Углу уже ушли. Она осталась одна и лежала теперь, с головой накрывшись одеялом. Как это сладко и горько, должно быть, – иметь друзей.

Новенькая Медсестра вошла, а за ней – мой посетитель.

– Привет, – он положил руку на спинку кровати и тут же отнял, будто его ударило током. Не хотел показаться фамильярным, наверное.

– Все нормально, Ленни? – спросила Новенькая Медсестра.

Он смотрел на меня, я на него. Нормально ли?

Видимо, мне самой предстояло решить. Он, конечно, не компания подруг-ровесниц, с которыми я коротала бы время за болтовней, сплетнями и всякими глупостями, а с другой стороны, даже на моем мысленном плоту никаких подруг не было.

– Тогда я вернусь попозже, – сказала Новенькая Медсестра, но, прежде чем уйти, отдернула шторки, высвободив меня из уединенного клетчатого кокона и выставив всей палате на обозрение.

Отец Артур, неподвижный, будто статуя святого, так и стоял у спинки кровати.

– Садитесь, не стесняйтесь.

– Спасибо.

Он взял стул для посетителей, отодвинул от изголовья кровати – хотел сесть так, чтобы я видела его как следует.

– Ты в порядке? – спросил отец Артур, и я рассмеялась.

– Я… ты… не… – он прокашлялся и предпринял вторую попытку: – В часовне так тихо в последние дни.

Я кивнула.

– Мне не хватает твоих… – отец Артур подыскивал слово, но я не стала ему помогать.

– Как звали того дядьку из Библии, у которого было два сына, а он любил только одного?

– Что-что?

– Ну того, с двумя сыновьями. Один всегда слушается отца, а другой сбегает из дому. Но потом беглец возвращается, и отец любит его больше, чем хорошего сына.

– Ах да, притча о блудном сыне.

– Никогда понять этого не могла. Хороший сын поступает правильно и ничего не получает. Плохой сын заставляет родителей страдать и тревожиться, однако, возвратившись, получает все что хочет.

Отец Артур наморщил лоб, но ничего не сказал.

– Это лишь подтверждает, – продолжила я, – что беглецов любят.

– Правда?

– Ну конечно! Взять хотя бы нас с вами: я сбежала от вас, и вот вы здесь. А когда я каждый день приходила в часовню, и не думали меня навещать.

– Полагаю… – Он смотрел на меня пристально, словно пытаясь точно высчитать, насколько я уже его простила и много ли еще осталось.