Отключаю звонок, а после телефон. Не хочу смотреть, как загорается экран смартфона, не хочу видеть всплывающие сообщения. Достаточно того, что уже услышала!

Разговор с родственниками всегда давался с трудом. Это началось еще задолго до того, как я успела переехать, забрав часть своих вещей и пообещав никогда и ни при каких обстоятельствах не возвращаться, хоть мне и говорили, что приползу на коленях через месяц. Но ни через месяц, ни через год я этого не сделала. Ела одни макароны, работала по вечерам, а утром бежала в институт — и все равно не прибежала, даже когда было плохо, даже когда не было денег — не бежала. Потому что дома лучше не будет.

Для некоторых квартира родителей ассоциируется с уютом и теплом, с приятными воспоминаниями, с теплыми объятьями. Для меня это холод, голод и унижения — в основном словесные.

Родители всегда хотели жизнь красиво и себе ни в чем не отказывали. Переехав из другой страны в этот город, первым же делом купили себе большой трехэтажный дом. И не важно, что на ремонт и дорогу денег не было — им хотелось жить именно в этом доме, хотя за те деньги, что были в него вложены, можно было с легкость приобрести две или три приличных квартиры.

Но мать всегда жила в доме и мечтала если не о таком же, то лучше. Мечта ее осуществилась, да только дальше то что? Два школьника на шее, оба родителя без работы. Было принято решение — начать семейный бизнес. Но, законы никто не читал, элементарных вещей не знал — через год бизнес прогорел, понес за собой убытки и штрафы, которые — естественно, никто платить и не собирался.

А мы на тот момент с братом учились в школе.

Жить за городом было сложно, автобус на тот момент ходил раз в сорок минут и если ты на него не успел, то час топаешь до школы. Я почти всегда успевала, если попадался нормальный водитель. Был и такой, который приезжай на несколько минут раньше, видел, что дети бегут к остановке, и уезжал. И мы, когда втроем, когда поодиночке, шли вдоль дороги в сторону образовательного учреждения.

Потом мне перестали давать денег на еду, говоря о том, что мне вполне может хватит плотного завтрака, а пообедать можно и дома. Вот только до дома необходимо было еще дойти, а после уроков часто были дополнительные занятия и кружки, так что возвращалась я поздно и доедала то, что оставалось. Обычно в семье действовало правило: «Кто успел, тот и съел». Оно меня до сих пор раздражает и заставляет нервничать, потому что приходилось ходить к соседке и просить у нее хоть кусок хлеба. Было стыдно, но женщина видела больше, чем другие и кормила меня основательно, за что до сих пор ей благодарна.

После нескольких голодных недель я стала на еду тратить деньги, которые мне давали на проезд. Из-за этого приходилось вставать раньше, уходить раньше, чтобы успеть к первому уроку. Но так как в школе меня не очень-то и любили, то хоть приди я за час — завуч и часть учителей обязательно найдут к чему придраться. И чаще всего меня ругали за внешний вид — за его отсутствие.

Родители после того, как потеряли бизнес, на работу не пошли. Даже на самую низкооплачиваемую, говоря о том, что мыть полы и разгружать машины они не станут — не того поля ягодки. И денег, естественно, не было совсем и ни на что — особенно на детей. Множество колец и золотых цепей в ломбард не сдавались, машина не продавалась — потому что это было роскошью, напоминаем о той жизни, которой больше не будет. Я с братом ходила в том, что принесут соседи. А так как у них было три сына, то и носила я одежду не для девочек. За это на меня показывали пальцем, смеялись, дергали за длинную косу, которую просто ненавидела и мечтала от нее как можно скорее избавиться, но из-за запрета матери не могла.

Моя жизнь — была для меня ужасной. Я жила и мечтала, что стану совершеннолетней и уйду. Что и сделала в день своего рождения: сначала отстригла косу и положила ее на стол перед матерью, а потом с чемоданом вещей ушла в съемную комнату. Через пару дней ко мне пришел брат, с точно такой же потрепанной сумкой и минимум одежды, но счастливый и довольный.

Родители, кстати, до сих пор думают, что это я его сманила. Они считали, что сделали для него все и не заслужили такого отношения. Все наши детские обиды для них были пустяком, отговоркой и приукрашиванием….

Вот поэтому мы и не общаемся. Моя обида слишком велика, хоть как девочке мне очень хотелось маме о чем-то своем рассказать, о чем-то поделиться… но увы, прекрасно понимала, что не поймут и понимать не захотят. А вот осудить, посмеяться и сказать о том, что они были правы — пожалуй, да, смогут.

От воспоминаний, которых было много, мне неожиданно стало плохо. Всего час прошел с последнего разговора, я самочувствие мое с каждой минутой становилось все хуже.

Сил хватило, чтобы выйти из комнаты. Я слышала, что на первом этаже работает тихо телевизор, а родители Льва о чем-то переговариваются. Сделала несколько неуверенных шагов и тихо сказала:

— Анастасия… Борисовна… помоги…те…

Потом резко закружилась голова и закололо сердце, аж дышать стало тяжело. Вдох делается, а вот выдох — нет. Если бы не Анастасия Борисовна, что настойчиво просила называть себя мамой, упала бы прямо на лестнице. Женщина успела подхватить меня под руки, уместила прямо на ступенях и быстро проговорила спешащему в нашу сторону мужчине:

— Коля! Насте плохо! Займи внука, я в скорую позвоню…

— Только не в больницу, — прошептала, тяжело дыша.