Сын попал к ним в семью уже достаточно взрослым ребёнком. Забирали они его из социального центра для несовершеннолетних. Парень в очередной раз сбежал из «общего дома», взломал охранную систему в магазине и набил рюкзак продуктами. Когда его поймали, грязного, с лишаем, в стоптанных кедах, он дрался. Молча, озлобленно, безжалостно, не желая возвращаться под опеку государства. Известие об усыновителях его тоже не обрадовало.

Ефросинья и Марго несколько дней обдумывали, стоит ли брать ребёнка, определённого им жеребьевкой. С одной стороны, двенадцатилетний пацан с четкими асоциальными наклонностями, скверным характером и отсутствием желания налаживать контакт с кем-либо. С другой — шанс на жеребьевку был только один. Если не этот, то уже никакой другой. Только если они разойдутся и создадут новые семейные ячейки.

Посовещавшись, всё же рискнули.

Положа руку на сердце, Фрося пожалела о своем решении в первые же десять минут общения. Мальчишка вырывался, плевался, кусался, пинался. И ни за что не хотел идти с новыми «мамочками». Его вопли о том, что мама у него одна, а этих тёть он не знает, до сих пор снились родительнице в кошмарах. В какой-то момент Марго не выдержала и пошла «курить». Тогда Ефросинья и дала опрометчиво обещание, которое пыталась выполнить по сей день…

Уставшая от тщетных попыток уговорить ребенка пойти с ней, она села на пол. Елисей забился в угол и тяжело дышал.

— А моя мама улетела на луну, — сказала женщина в надежде протянуть хоть какую-то ниточку между собой и этим волчонком. — Оставила меня, папу и теперь следит за порядком в колонии кратера Кабео. Звонит иногда. Ей хорошо. И мне…неплохо.

— Меня мама не оставила, — сквозь зубы процедил мальчишка. — Меня у нее забрали. Она просила и плакала. Я обещал, что вернусь.

— Ты знаешь, где она живет? — удивленно поинтересовалась Фрося. Насколько она помнила, дети такой информацией не обладали. Их забирали совсем маленькими. Здесь же сплошное исключение.

— Если бы, — зло бросил Елисей, — откорректировали! Никогда не думал, что можно что-то отобрать у человека, у которого и так ничего нет. Оказывается, легко. Забери его память о семье и лепи, что хочешь.

Ничего себе суждения для двенадцатилетнего ребенка!

— Это можно, конечно, но глина-то бывает разная… — словно про себя, отметила Фрося.

— Что?

— Есть плохая — лепи из неё, обжигай — всё равно горшки щербатые выйдут. Есть та, что в умелых руках мастера становится произведением искусства, переживающим века, династии и культуры, ну или такая, что только на лицо мазать годится. А ты какая глина, Елисей?

— Я не глина, я человек!

— Знаешь, вряд ли. Пока ты всего лишь биологический вид. А человеком только предстоит стать… или нет. Ведь человек — это тот, кто чувствует свою ответственность перед окружающим миром, тот, кто стыдится безграмотности, избегает праздности. Гордится своими победами и не зацикливается над поражениями. Человек — это тот, кто идет вперед, а не катится по инерции или восседает на пьедестале прошлых побед. Я не возьмусь судить, вышел бы из тебя человек, не забери тебя службы от матери. Но более чем уверена, что если ты захочешь, то я смогу создать для тебя все условия, чтобы ты стал им, живя в моем доме.

— Зачем мне это? Просто, чтобы соответствовать биркам, установленным на нас?

— Наоборот, чтобы не соответствовать. Вот ты сейчас классический пример ребенка из нижней касты. Невоспитанный, безграмотный, агрессивный. Своим поведением напомнил социальным службам, почему надо забирать незаконнорожденных детей в младенчестве.

Елисей непроизвольно вздрогнул. Ефросинья намеренно выбрала жесткую форму общения. Ей нужно было вытащить этого моллюска из раковины, спровоцировать его на желание доказать всему миру, что он «не такой», помочь найти свою жизненную цель. В парне был стержень — стальной, толстый, гибкий прут. Который сломать крайне сложно (да и не нужно), а если будешь гнуть, то, когда он распрямится, отдачей зашибёт. Поэтому единственно правильный путь — направить.

— Чего ты хочешь, Елисей? — они так и не поменяли своих позиций. Фрося на полу, мальчик в углу. Но он уже разговаривал, повернувшись лицом. Тело немного расслабилось.

— Я хочу к маме, — упрямо отозвался он.

— Хорошо. Но ты не знаешь, где она живет. У тебя нет денег на дорогу. И главное, ты несовершеннолетний. За нарушение закона о детях её уже, вероятнее всего, стерилизовали. Попадется еще раз, укрывая тебя, — усыпят. Ты этого хочешь?

Из глаз пацана покатились слезы. Он усиленно затряс головой. Фросе было безумно жалко его. Она встала, осторожно подошла и прижала к себе худенькое всхлипывающее тельце.

— Так чего же ты хочешь?

— К маме!! — отозвался Елисей и зарыдал еще сильнее.

В этот самый момент Ефросинья поняла, что совершенно не разбирается ни в мальчишеской логике, ни в детской психологии, и, судя по всему, в жизни тоже так себе. Но вместе с этим отчетливо пришло понимание, что она в лепёшку разобьется, но сделает так, чтобы этот конкретный мальчик был счастлив.

— Елисей, — наконец совладав со своими эмоциями, прошептала она, — давай заключим с тобой соглашение. Ты переезжаешь в нашу семью, учишься, живешь, развиваешься до своего полного совершеннолетия, да так, чтобы тебе не было стыдно предстать перед твоей биологической матерью. А я делаю всё, чтоб ваша встреча стала возможной.