И с чего она такая счастливая? Наверное я туплю…

— Ты не рада? — прикасаясь горячими губами к моей ледяной руке, вырвала меня из тумана мыслей Лейвеллин.

— Рада… — отнимая руку ответила я, — Но ещё больше была бы рада, если бы рядом находился отец моего ребёнка.

— Милая, — матриарх больше не делала попыток приблизиться, — Всё что захочешь — но только не это! Смирись!

"Ага! СЧАЗЗЗ!" — злость накрыла меня с головой, но я усердно изображала из себя Снежную Королеву, — " Никогда я не смирюсь! Всё равно сбегу! "

— И о побеге забудь, солнышко. Ты же не захочешь стать причиной пыток и смерти тысяч невинных? — Лейвеллин словно читала мои мысли, — Ты — только моя! — отвернувшись, с неожиданной злостью, глядя на проплывающий мимо портшеза пейзаж, прошипела она.

Внутри меня словно лопались стержни, котрые поддерживали всё это время, не давая сломаться.

"НЕНАВИЖУ! Она мне играючи поставила шах и мат!" — пискнул разум.

"Умнее надо было быть!" — огрызнулась я ему.

— Нора… любимая… прости меня за то, что я сломала твою жизнь… Но я тебя не отпущу! Просто не смогу! Ты смиришься… не сразу, но смиришься… и примешь меня и государство, которое склонится перед тобой. — Лейвеллин, не прикасаясь, с тревогой всматривалась в моё лицо.

Отвечать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Действительность расплывалась мутными, бесформенными пятнами, а внутри меня расцветал чёрный цветок, рвущий внутренности ядовитыми шипами невыносимой боли.

Пришла в сознание так же неожиданно, как отключилась. И сразу передёрнулась от пульсирующей, жаркой боли. Казалось, что мой живот стал одной кровоточащей раной.

Звуковым фоном был странный разговор:

— … его приведут. Ты во второй раз спасаешь мою репутацию, — грудной женский голос не вызывал отторжения, — Но как ты его уговоришь помогать — не представляю!

— Я и сама не знаю… — я едва узнала голос матриарха, настолько убито и безжизненно он звучал, — Но на всё пойду, чтобы она и её дитя были живы и здоровы… я люблю её!

— Об этом можешь не говорить! — собеседница по-доброму усмехнулась, — Тебя глаза выдают. Такого обожания и покорности никогда не видела даже у рабов, а уж у тебя…

В это время открылась дверь и в спальню, судя по звукам, вошла группа вооруженных людей:

— Госпожа Таласса. Ваш раб доставлен! — отрапортовала… видимо, глава отряда.

— Его оставьте и уходите! — в голосе неведомой Талассы прорезалась сталь.

— Но… госпожа..!

— Вон!

Народ, судя по звуку, испарился…

— И я, пожалуй, пойду. Вы позволите, матриарх?

— Да. Ты свободна. Благодарю тебя за верность!

Вот мы и остались… втроём.

— Тебя ведь Аграф зовут? Молчишь? Молчи… пока… — Лейвеллин встала и прошла по комнате, — Знаю, ты мне не веришь, а я тебе — тем более… но… у меня нет выбора. И я вынуждена тебя просить… Подойди ближе…

Звякнувшие оковы и запах крови подтвердил то, что карианец подошел вплотную к кровати:

— Эта девочка — моя Пара. К несчастью, я её встретила после того, как она стала илаи… Я наняла пиратов и они похитили и привезли ко мне мою любимую. Но… она беременна от карианца… и ей очень плохо и больно… Я не могу допустить её мук и смерти… Я… я прошу тебя, побудь с ней! Просто побудь. Ты ведь знаешь, что карианскому малышу нужна родственная энергетика! К тебе никто не посмеет прикоснуться! А потом, когда она родит, я отпущу тебя на свободу. Клянусь! Слово за тобой!

Молчание длилось долго, очень долго…

— Она не только илаи… — голос мужчины звучал сорванно-неестественно, словно он давно не говорил.

— Да. Она ещё, предположительно, — атея… только её ата потерял память и забыл её! А твой соотечественник — почувствовал в ней илаи и изнасиловал девочку!

— А потом вы почувствовали в ней свою Пару и так же, не интересуясь её мнением, похитили и привезли сюда, — едко констатировал факт карианец, старательно выговаривая слова.

"Какой хороший мужчина! Так держать!"

— Да. Это так. Ты поможешь?

— А у меня есть выбор? Я не могу равнодушно смотреть на муки девчонки! Потому ещё, что мой соотечественник сделал с ней это! — карианец откровенно негодовал.

— Я сейчас освобожу тебя. И ошейник сменю на обычный кусок кожи. Иди в душ и приведи себя в порядок. Потом — поешь…

— НЕТ! — перебил матриарха карианец, — Ей ОЧЕНЬ больно! Сначала — она!

Аграф отбросил одеяло и задрал подол рубашки… ого! Меня успели переодеть!? Положил тяжелую руку на пульсирующий болью живот.