– Ой, какой злой дяденька, – умилялся в ответ цыган. – Да эту развалину кормить – только деньги тратить! А я его надую и загоню втридорога. Хочешь, тебе еще треть отдам?

– Пошел в задницу! – рявкнул наконец хозяин, осатанев. – Сам ты развалина! Этот конь со мной на войну ходил!

Цыган ойкнул, приложил ладонь к губам и надолго отстал. Потом вновь затянулся, выпустил дым и захохотал:

– Ой, дяденька, а ты, часом, не цыган ли сам? Добро, не стану к тебе приставать больше, вижу, нашей крови! А все-таки у меня теперь разве гроши... Да здесь хороших лошадей-то не найти...

– Смотри мне, – буркнул все еще обозленный хозяин. – Сведешь старичка – я ведь пандурам Симеона на заставу свистну, они тебя враз по всем горам размотают, сволота бесштанная.

– Ладно, дяденька, – примирительно начал цыган и вдруг приподнялся с крыльца, округляя глаза. – Гля, какое... явление!

Явление имело вид входящего в воротца плетня гнедого липпициана под отличным строевым седлом. Конь всхрапывал и раздувал темные ноздри, потряхивая длинной спутанной гривой, шкура его потемнела от влаги, и начищенным серебром горела на морде белая проточина. Сердце цыгана зашлось от такой красоты, и он почти не приметил хозяина лошади. А вот гайдуки переглянулись.

Боярин, по виду совсем уж из высокородных, в седле сидел ловко, не хуже своего липпициана вскинув непокрытую светлую голову и расправив плечи, обтянутые недешевым мундиром, в котором местные еще могли опознать австрийский, а вот узнать войсковую принадлежность им было бы уже мудрено. Осадив храпящего коня посреди двора и глядя выше голов сидящих под навесом, он вполне начальственным голосом окликнул хозяина. Гайдуки переглянулись вновь, на сей раз многозначительно: вслед за ним никто не явился.

Стоило хозяину подойти, как боярин потрепал коня по шее и спрыгнул наземь. Тут-то и стало видно, что хотя за поясом его торчит рукоять пистолета, а у левого бедра привешена недурная сабелька, да и росточком бог не обидел, боярин по-юношески легок, будто вытянувшись, еще не успел заматереть и раздаться в плечах. А уж на лицо и вовсе мальчишка – над верхней губой размазанная грязь сделала видимыми едва пробившиеся светлые усики. Мундирчик тоже оказался в пятнах, будто в нем пару-тройку ночей спали у костра, а в карих, больших, как у девицы, глазах была почти детская усталость, но стоило кому-то из гайдуков фыркнуть, как парень, подскочив на месте, схватился за пистолет. Потом закусил губу, медленно разжал руку и, вздернув голову, прошел под навес.

Цыган, совсем уж было задохнувшийся от вида липпициана, потер собственный подбородок и глубоко задумался.

Парнишка прошел мимо него под навес, едва удостоив косым взглядом, чтобы убрал ноги с прохода. Потребовал себе мамалыги и чего-нибудь горячего – попить. Несмотря на уверенную повадку парня, уголки рта у него все-таки подрагивали, и озирался он немного затравленно.

Когда хозяин притащил обед, то внезапно потребовал с «господина» плату вперед. Тот смерил хозяина таким взглядом, будто с ним заговорила силосная яма, но полез за кошельком. Вытащил, опустил на стол – кошелек отозвался приятным звоном.

Все во дворе замерло. Покривился даже корчмарь.

– Да убери ты кошель, боер, – одними губами прошептал он. – И откуда ты такой взялся?

Юный боярин явственно осознал промах, но сдаваться не пожелал. Бросил сквозь стиснутые зубы:

– Откуда взялся, там уже нету, – и шевельнулся, поправляя пистолет за поясом.

Корчмарь усмехнулся и побыстрее сгреб серебряный гульден [26] . Наклонился к уху мальчишки, шепнул:

– Дай еще один, боер, я тебе разменяю. Неча флоринами [27] по таким дырам светить. И это... Может, тебе сопровождающих выделить, хоть до заставы?

Мальчишка снова ответил презрительным взглядом.

– Еще чего. Не впервой одному ездить. А если хочешь услужить, подай мне еще бумаги лист и перо с чернильницей.

– Бумага дороже мамалыги встанет, боер, – предупредил корчмарь, изумленный таким приказанием.

– Ну так возьми из сдачи, – огрызнулся тот. – Да не дери, смотри, я ведь цены-то знаю!

– Не шуми, боер, – почти добродушно погрозил пальцем корчмарь. – Не у себя в усадьбе, чай. Бумагу дам, перо только у меня паршивое, а в чернильнице, может, таракан какой засох. Так что дорого не сдеру. А про сопровождение ты подумай, здесь места глухие, – и доверительно шепнул на ухо: – Народ разный попадается.

Юный боярин скривился.

– Будто я не знаю, что здесь до пандурской заставы на границе палкой докинуть можно!

Корчмарь утомился уговаривать и пожал плечами.

– Как господин прикажет.

Цыган продолжал наблюдать. Мальчишка с жаром накинулся на мамалыгу и хлеб, но стоило хозяину принести дешевую серую бумагу и перо с чернильницей, загрустил и даже про еду забыл. А может, успел утолить первый голод. Писал он споро, только изредка замирал и тяжко переводил дыхание, потирая поверх воротника горло. Раз даже незаметно щеку вытер. Закончив письмо, долго сидел, глядя перед собой остекленевшими глазами. Со вздохом свернул бумагу, капнул воска со свечи. Печатки у него не было – притиснул монеткой, выданной хозяином, и сунул за отворот мундира. Снова принялся за еду, но уже медленнее и будто с трудом.