В нашем споре меня неожиданно поддержал Халим, преданный Варраве, как сторожевой пес. Перестав крутить в руках свои «вечные» четки, он заинтересованно посмотрел на меня:

– Валыны – паслэдный довад! Кто сказал, Мыхай?

Мельком переглянувшись со мной, Варрава, скрыв усмешку, пояснил ему:

– Людовик один.

– Из чэй шобли? – посмотрел на него Халим.

– Из французской! – ехидно ответил Халиму Варрава.

– Да-а!!! – многозначительно покачал головой Халим, задвигав снова четками. – Хараше сказал! Хараше.

– Хорошо, я прикину, что к чему, – думая о своем, посмотрел на меня Варрава и улыбнулся: – А знаешь, Михай, я с тобой себя настоящим вождем начинаю чувствовать. У меня, кажется, даже свой Чичерин появился!

И, взглянув на Халима, пояснил тому, не ожидая его очередного вопроса:

– Это из бывшей «Столичной» шоблы! Но нам до нее расти и расти надо!

И, сделав большой глоток чефира из кружки, давя ухмылку, отвернул голову в сторону.

Халим, как волк, не прощал обид и насмешек никому, даже хозяину, и Варрава хорошо знал об этом.

– Да-а! Хараше сказал! – думая о своем, через время снова посмотрел Халим на Варраву. – Хараше! Умний чэлавек! Хачу с ним пабазарытъ! Как-нэбудъ свэды с ным!

Варрава, выпучив глаза и едва не захлебнувшись чифиром, с усилием кивнул головой:

– С-ве-ду… Позже…

Жизнь продолжалась! Несмотря на многие сложности в решении всевозможных постоянно возникающих проблем, в общем, все было относительно спокойно. Варрава, как опытный лоцман, обходя всевозможные опасности, уверенно вел нашу «пиратскую посудину» по коварному морю жизни. Несколько позже я начал получать еще более хорошие деньги и вскоре купил себе автомобиль.

Узнав о том, Тетя Паша ахнула.

– Тибе шо, нужна та дурандела?!! …Вон одна уж есть! – намекнула она на стоявший в гараже без дела мотоцикл своего покойного сына. – А тута эту куды тыкать? – и тут же недоверчиво спросила: – И шо, так много платят спедиторам?

– Хорошо платят, тетя Паша, – поняв недосказанное ею, постарался унять я ее тревогу. – Хорошо! Да я и работаю как вол! Сама видишь. Зря не трачу и не прогуливаю.

– То верно! – вздохнула она, вновь недоверчиво качая головой. – Дай бы Бог!

Но чтобы переубедить тетю Пашу, надо было уметь. Несмотря на свою необразованность, она была далеко не глупой, в чем я не раз убеждался, выкручиваясь ужом, уходя от ее вопросов. Воистину, «Глас народа – глас Божий»!

Имея деньги, я действительно не впадал в загулы, как другие братки. Меня не привлекало ни спиртное с вечно пьяными базарами, ни бани-сауны с продажными истеричными шлюхами.

В редко выпадавшие свободные минуты я, как и в юности, вновь ударился в чтение книг. Мне нравилось читать, и я читал все без разбора. Но читал я уже немного по-иному. Я уже внутренне отфильтровывал прочитанное, и меня влекло в этот удивительный мир не только желание отвлечься. Читая, я уже старался понять движение душ человеческих, задавая себе при этом много вопросов и, к большому сожалению, не всегда находя на них ответы. Но было в этом и еще одно, что влекло меня к книгам. Читая, я, словно путешествуя во времени, возвращался в то далекое время, когда была жива моя мама, которой мне все сильнее и сильнее не хватало.

Покупать книги я старался не в магазинах, а на так называемых блошиных рынках. Я ездил побродить туда, словно на свидание с ушедшей навсегда своей юностью.

Тетя Паша, видя мое увлечение, периодически успокаивалась. Она, не читавшая, кроме старой Библии, ничего, благоговела перед книгами, как перед чем-то ей непонятным и умным. Но книги книгами, а следуя своей женской интуиции и жизненному опыту, тетя Паша в своих мыслях исподволь готовилась к крупномасштабной «стратегической операции», касающейся моей одинокой телесной жизни. Но ее «хотения» не совсем совпадали с моими желаниями. Меня, как вольную птицу, не привлекала «клетка» семейной жизни. Внутреннее одиночество моей прошлой и настоящей жизни наложило на меня свой глубокий отпечаток. Уставая до одури от всей этой человеческой меркантильной возни с ее предательской подлостью, жадностью и жестокостью, я давно полюбил одиночество. Я просто любил побыть один. Любил побродить по блошиному рынку, любил смотреть на старые вещи, словно на осколки некогда Великой Империи. Империи, которая бездушным катком прошлась и по мне, но о которой я печалился, как раб, потерявший своего «Господина».

Как-то в одно из таких посещений я и столкнулся на рынке с Яковлевичем. Я знал, что за выслугой лет он несколько месяцев назад вышел в отставку, но виделись мы с ним давно. Он уже вовсе перестал бывать у тети Паши. По этому поводу она не раз сетовала на то, что он, мол, не приходит ее попроведовать. Я, конечно, понимал, в чем заключена причина его нежелания, но что я мог сказать тете Паше? Что?!! Да ничего! И вот сейчас, подавив в себе некую неловкость, я, улыбнувшись, протянул ему руку:

– Здравствуйте, Николай Яковлевич.

Остановившись, он медленно поставил на землю тяжелую хозяйственную сумку и, внимательно посмотрев на меня, поздоровался, не подав мне руки:

– Здравствуй, «племянничек», коль не шутишь…

– Как Вы?!! – попытался я выровнять возникшую обоюдную неловкость нашей неожиданной встречи.

Тень ухмылки мелькнула в его потухших глазах.

– Как говорится, твоими молитвами! А у тебя, «племянничек», я вижу, дела пошли как дети в школу.

– Ну зачем Вы так, Николай Яковлевич? – отбросив ненужную дипломатию, сказал я. – Что я Вам такого сделал?!!