– Это Ниро Вулф, мистер Стеббинс. Как поживаете?

– Нормально. Хотел бы заглянуть к вам повидаться… скажем, в три часа?

– Прошу прощения, в три я буду занят.

– В три тридцать?

– Еще буду занят.

– Ладно… До шести, думаю, дело терпит. Как насчет шести?

Пэрли знал, что с четырех до шести Вулф возится с орхидеями и изменит свое расписание, только если поблизости взорвется водородная бомба.

– Прошу прощения, мистер Стеббинс, сегодня я занят весь день и весь вечер. Возможно, вы могли бы сообщить, в чем дело…

– Так точно. Могу. Этак по-дружески взять и сообщить. Я хочу узнать ваше мнение по делу об убийстве.

– У меня нет мнения ни о каком убийстве.

– Нет мнения? Вот черт… – Стеббинс прикусил язык, и фраза осталась незаконченной, потом снова продолжил: – Послушайте, я знаю вас, вы знаете меня. Я не любитель плясать вокруг да около. А что насчет женщины по имени Гертруда Фрейзи? Она вошла в ваш дом в половине первого и, насколько мне известно, до сих пор там находится. А вы мне говорите, у вас нет мнения по поводу убийства человека по имени Луис Далманн? Скажите это Гудвину. Я не пытаюсь увести у вас кусок, а просто хочу зайти и задать несколько вопросов? В шесть?

– Мистер Стеббинс, меня никто не нанимал расследовать дело об убийстве ни Луиса Далманна, ни кого-либо другого, – сказал Вулф сдержанно. – В прошлый раз, когда вы и другие сотрудники вашего отдела помешали мне расследовать случай насильственной смерти, вы издевались надо мной и травили меня. Если бы я снова вторгся на вашу территорию, то ждал бы такого же отношения, но в этот раз я никуда не вторгаюсь, так что, ради всего святого, оставьте меня в покое.

Он повесил трубку, и я сделал то же самое одновременно с ним.

– Признаю, вы выбирали слова очень осторожно, так что у нас есть шанс выиграть время, по крайней мере до тех пор, пока он не доложит Кремеру.

– Сам знаю. – Голос звучал уже лучше. – Дверь на цепочке?

Я вышел проверить, а потом прошел в кухню сообщить Фрицу, что мы в осаде.

Я мог бы отчитаться о том, как прошла наша встреча просто: пришел в два тридцать, получил стишки и ответы, снял копии, и на том дело кончилось, но, по-моему, сейчас самое время доставить всем удовольствие и познакомить читателя с мистером Тэлботтом Хири. Меня, например, этот человек удивил. Не знаю, с какой стати – наверное, подсознательно, – я почему-то считал, что парфюмерный магнат должен и выглядеть соответствующе, а он не выглядел. И парфюмерией от него не пахло. Ростом он был выше меня, то есть больше шести футов, в плечах шире и лет на десять моложе, а кожа у него на щеках так обтягивала скулы и была до того гладкая, будто ее никогда не касалась бритва. К тому же я не заметил ни малейших признаков жира, сажи или краски. Он вполне мог бы стать основателем Лиги мужской природы.

Вместе с ним меня ждали Бафф и О’Гарро. Асса не пришел. Они намеревались кое-что объяснить мне, прежде чем нас проведут к сейфам, и потому мы втроем – Бафф, Хири и я – прошли в небольшую комнату, где вскоре появился О’Гарро вместе с сотрудником банка. Они принесли банковский ящичек, размером пять на три дюйма и длиной восемнадцать, который и был ими арендован для их исключительных целей. Сотрудник поставил ящик на стол и вышел, О’Гарро щелкнул замком, открыл крышку и вынул шесть конвертов, запечатанных сургучной печатью. Четыре из них были вскрыты.

– Вам ведь нужны последние пять заданий? – спросил О’Гарро.

Я сказал «да», и он вручил мне два запечатанных конверта. Один был подписан: «Задания для третьего тура конкурса „Pour Amour“»; второй: «Ответы третьего тура конкурса „Pour Amour“». Я вынул из кармана собственный нож, чтобы вскрыть конверты, и тут О’Гарро сказал: «Я не должен их видеть» – и отошел к дальней стене, а за ним туда же отошли Бафф и Хири. Оттуда им было не видно написанного, но меня видно, и они внимательно за мной наблюдали. На столе лежали карандаши и дешевые перекидные блокноты, но я предпочитаю свои, достал карандаш и блокнот, сел и все переписал. С одной страницы – пять загадок-четверостиший, с другой – пять женских имен и краткие пояснения. Закончил я быстро. Когда я вкладывал их листки в конверты, Бафф спросил у меня:

– Вас зовут Арчи Гудвин?

– Так точно.

– Пожалуйста, напишите на каждом конверте: «Вскрыл и сделал копии содержимого Арчи Гудвин, тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года в присутствии Тэлботта Хири, Оливера Баффа и Патрика О’Гарро» – и поставьте подпись.

– Что-то мне это не нравится, – после секундного размышления сказал я. – Не хочу расписываться на бумажках, цена которым миллион долларов. Как насчет такого? Я напишу: «Вскрыл и сделал копии содержимого Арчи Гудвин тринадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят пятого года с нашего разрешения и в нашем присутствии», а вы, джентльмены, распишетесь.

Они сказали, что и так годится, после чего я надписал конверты, они расписались, а О’Гарро положил оба конверта в ящик, запер его и унес. Вскоре он вновь присоединился к нам, и мы вчетвером поднялись на один марш по широкой мраморной лестнице и вышли из банка. На улице Хири спросил у них, куда они сейчас направляются, и они ответили, что к себе в офис, который расположен за углом. Тогда Хири повернулся ко мне:

– А вы, Гудвин?

Я ответил, что к себе на Западную Тридцать пятую, и он сказал, что едет в центр и что нам по пути и он может меня подбросить. Бафф и О’Гарро пошли к себе, а Хири поднял руку, поймал такси, мы сели, и я назвал водителю адрес: угол Тридцать пятой улицы и Девятой авеню. Мои часы показывали без десяти три, так что я успевал вернуться до прихода второго гостя.