Собрала она немного пожитков, зашила ленточки, как сказала кошечка, и прикорнула до утра. Утром вышла она в горницу, позвала отца, а он все в погребе сидел, деньги считал. Только каждый раз он со счета сбивался, и приходилось заново начинать. Уж больно много там денег было. Кликнула Таисия его из погреба, сказала, что хочет пойти с Никитой попрощаться, но отец раскричался на нее, и велел дома сидеть, жениха дожидаться. Негоже сосватанной невесте по парням бегать. Нечего делать, осталась Таисия, села у окошка, пригорюнилась, и запела песню о родном крае, о любви девичьей несостоявшейся. Хотела кошечку рыжую найти, погладить, да той нигде не было. «Видно, привиделось мне с горя, —подумала Таисия, – ну, да ладно, судьба девичья такая, от родительской воли никуда не денешься». Так, за думами, и вечер наступил. Стемнело. И сразу услышала Таисия во дворе цокот копыт. Сердце ее замерло, голова поникла на грудь. Поняла она, что жених здесь. Тотчас дверь распахнулась, и он показался на пороге.

«Ну что, невестушка, готова?– спросил он громким голосом. – Заждался я тебя. Уже не терпится мне наедине с тобой остаться. Поехали поскорее, время не ждет».

Таисия поднялась со скамьи, тут и отец, услышав голоса, из погреба вылез.

«Здравствуй, здравствуй, дорогой гость, невеста готова, только вас с нетерпением дожидается. Ты готова, доченька?»– купец посмотрел на девушку с радостным умилением.

«Готова, отец»,– произнесла Таисия чуть слышно.

«Ну, вот и хорошо, пойдемте во двор, провожу»,– купцу не терпелось остаться одному.

Вышли они во двор, а там запряженные в карету, четверка вороных коней стоит. Что это за кони были! Один другого краше. Да и карета богато убрана, только мрачновата немного, шторки серые на окошках, и сама вся серая. Несмотря на непогоду, жители деревни вышли посмотреть на чудо, отродясь они такой кареты не видели. Многие дальше соседней деревни никогда и не были. Дивились они, языками цокали. А купец, гордый, что такой гость у него, вел дочь под руку к карете. «Сосватали Таисьюшку, видите, какой жених нашелся, не то что вы, босяки, всем женихам жених!»– радовался купец. На сельчан он теперь и смотреть не хотел, не ровня они ему. В толпе и Никитка промелькнул, хотел броситься на жениха, да удержали его. Негоже бузу учинять, все знали— воля отца – закон для дочери.

«Уймись, Никитка, успокойся,– говорили люди,– не пара она тебе».

Уже занесла невеста ногу в карету, как отец спохватился, и, обращаясь к жениху, спросил: « Любезный зять, а как звать величать тебя? Так и не познакомились».

Зять усмехнулся, недобро посмотрел на купца, и ответствовал: «Имя мое, старик, ни к чему тебе, вряд ли более свидимся мы, но зови меня Варфоломеем».

Старик кивнул: «Хорошо, Варфоломеюшка, как скажешь». Поднял он руку, с дочерью попрощаться, и тут на пальце его перстень сверкнул, с огромным синим сапфиром – это он в сундуке с камнями нашел, и тут же надел. Гость перстень заметил, взгляд его вспыхнул каким—то красным злым огоньком, но ничего не сказал. Сели они в карету, дверь за собой захлопнули, и только их и видели. Не успела пыль улечься, а кареты уже и след простыл. Такие прыткие кони оказались. Все разошлись, а Никита еще долго вдаль вглядывался. Да только не было там ничего, как ни смотри. Не успели они уехать, как у купца с рукой что—то странное начало происходить. Отяжелела она как—то враз, обвисла, ни поднять, ни пошевелить он ей не может. Посмотрел купец на руку, а она почернела вся, скукожилась, словно высохшее дерево стала. Хотел он перстень снять, да не смог. Рубин в булыжник превратился, а золото в простое железо. Кое—как спустился купец в погреб, на богатства поглядеть, да так и застыл там в столбняке. Все золото, что было, на глазах его в землю превратилось, а камни простыми булыжниками стали. И почудился ему вдруг в тишине погреба дьявольский хохот. Заплакал купец, понял, какую непоправимую ошибку совершил, понял, что дочь нелюдю сосватал, да поделать ничего не мог. Вылез он из погреба, хотел к Никите пойти, да ноги вдруг подкосились. Немощь одолела. С той поры и занедужил. Слег, и, видно, уже не чаял подняться. Ни жив, и не мертв. Как окаменел. Дела его тоже в упадок пришли, совсем в бедность впал. Позвал Никиту к себе, и слезно умолял Таисию найти, и домой вернуть, иначе не умереть ему спокойно: «Прости меня, Никитушка, жадность дурака одолела. Да, видно, не заработанное счастья не приносит. Понял я все, да поздно уже. Смерть на пороге стоит».

Никита простил старика, и обещал, что непременно найдет девушку, без нее ему тоже жизни нет. Старик успокоился и благословил Никиту. В тот же день, Никита решил собираться в дорогу. И тут, когда он ворошил уголья в печи, появилась, вдруг, откуда ни возьмись, рыжая кошечка: «Здравствуй, добрый молодец! Как живешь, поживаешь? Неужто за Таисией собрался? Пора, пора. Заждалась она уже»,– сказала это кошечка и посмотрела на Никиту.

Тот от удивления слова вымолвить не мог. Никогда не слышал он, чтобы кошки говорили человеческим голосом. Ну и чудеса! Но кошечка не дала ему опомнится: «Что, удивлен? Ну не пугайся, я Таисии помочь обещала. А что до того, что я по—вашему говорю, так чего только на свете не бывает. То ли ты еще увидишь. Лучше поторапливайся. Завтра утром мы в путь трогаемся. Я тебе помогу».

«Ну, коли так, – промолвил Никита, – я согласен. Только как зовут тебя, помощница?»– и он наклонился погладить кошечку по шелковистой шкурке.

«Я волшебная кошечка, отец мой огонь, а про мать ничего не скажу, зови меня Огоньком, – кошечка повторила то же, что и Таисии,– сейчас я уйду, а завтра утром, как только рассветет, отправляйся в дорогу. Только положи с собой в котомку уголек из печки, инструменты свои для резки по камню, да смотри, ничего не забудь, и смело иди, а я тебя догоню».

На том и порешили. Никита, еще раз подивившись, спать пошел, чтобы с рассветом в путь отправится. Всю ночь ему то Таисия снилась, в мольбе тянущая к нему руки, то рыжая кошечка, то отец Таисии, скорбно умоляющий найти дочь, чтобы простится перед смертью и прощения попросить.

Утром чуть свет, Никита поднялся. Он сделал все, как кошечка сказала, положил в котомку уголек из печи, немного еды, лапти запасные, инструменты, и вышел за околицу села. Долго ли коротко шел он, да утомился, и решил отдохнуть, перекусить. Сел на пенек, достал хлеб, воду и начал есть. Хоть и глубокая осень стояла, а все равно не может Никита родными местами налюбоваться. До чего же хорошо, горы вдалеке виднеются, то синие, то черные…

Небо свинцовые тучи затянули, дождичек накрапывает, мох на камнях мокрый, бурундуки снуют меж валежника. Оставил им Никита немного хлеба, а сам задумался: « А туда ли он идет? Куда этот жених Таисию увез, неизвестно. Никто не видел. В любую сторону пойти можно. Да только, если уйдешь не туда, сколько времени потеряешь».

И вдруг, откуда ни возьмись, рыжая кошечка появилась. Никита обрадовался страшно: «Привет, Огонек! Я уж думал, ты забыла обо мне. Куда же идти нам? Может, ты знаешь?»