– Писатель, говорите? – спросил Сталин, разглядывая личное дело безвестного учащегося Морского кадетского корпуса и с легким хрустом сминая мундштук папиросы «Герцеговина Флор». – Писатель – это хорошо. Нам будет крайне нужна книга, излагающая нашу версию событий, происходящих сейчас на Севере. А если человек немного в чем-то ошибется, то тут мы ему поможем, поправим, укажем, какие моменты были главными, а какие нет… Это вы хорошо придумали, товарищ Ларионов… Хорошая книга в нашем деле может значить не меньше дивизии линкоров…

Вот так будущий «отец народов» приложил руку к судьбе будущего знаменитого писателя-мариниста. И первый роман «Северная заря» был написан Сергеем Адамовичем Колбасьевым как раз по горячим следам о событиях в Мурманске и Александровске зимой 1917-1918 годов.

Кроме «флотских», традиционно выдержанных и невозмутимых, замкнутых в кокон своей касты, у ограды Таврического сада собрались и товарищи в черных кожаных тужурках, принадлежащие совсем иной, новой формации. Возглавлял их двадцатисемилетний Вячеслав Скрябин, более известный по партийной кличке Молотов. Он был назначен уполномоченным ВЦИК по Мурманскому особому району – с момента прибытия его к месту назначения тот отделялся от Архангельской губернии и переходил в прямое подчинение Петрограду. То есть становился чем-то вроде губернии, а Вячеслав Михайлович – кем-то вроде губернатора. И хотя это слово считалось уже старорежимным, прозвище это к Молотову пристало надолго.

Вторым номером среди «советских» был комиссар и одновременно заместитель командующего флотилией по политической части Самохин Петр Сергеевич. Это был старый большевик и кадровый моряк, проведший на «Аскольде», казалось, половину своей жизни. Крейсер «Аскольд», этот ветеран русского флота, немало послуживший Российской империи, теперь так же, верой и правдой, послужит и Советской России. А то как же: в строю он не более пятнадцати лет, и при нормальном уходе знаменитому крейсеру еще служить и служить, в том числе и учебным кораблем, на котором молодые моряки будут учиться всем премудростям службы.

Сейчас комиссар Самохин думал про себя, уцелел его товарищ по партии и сослуживец гальванный унтер Петрухин в кровавой круговерти революционных событий или работу на флотилии придется начинать с нуля. Да и сам Петр Сергеевич никогда не думал, что снова придется вернуться на «Аскольд». Но партийное поручение – это как приказ, и хошь не хошь, а его надо выполнять.

Третьим человеком в кожаной тужурке был «товарищ Антон», сотрудник ведомства товарища Дзержинского. В прошлой своей партийной жизни Антон Иванович Рыбин занимался выявлением провокаторов охранки, засланных в партию. Кое-кого из предателей приходилось отправлять на тот свет. Грязная работа, но без нее никак. На Мурмане он должен был стать помощником и правой рукой каперанга Алексея Константиновича Петрова. Если бывшему военно-морскому агенту в Скандинавии (читай, почетному шпиону), действующему под дипломатическим прикрытием, было поручено наладить разведывательную работу на Русском Севере, то перед Антоном стояла более трудная задача. Он должен был бороться с «контрой»: казнокрадами, саботажниками, и теми, кто, прикрываясь ультрареволюционными фразами, пытался оторвать Мурман от России.

В расплодившихся как кролики ревкомах окопалось немало идейных собратьев «иудушки Троцкого». Хватало в них и обычных уголовников, которые, прикрываясь трескучей революционной фразеологией, занимались банальным грабежом. Чтобы все сразу поняли, кто в доме хозяин, Антону обещали помощь. Целая рота морских пехотинцев, дислоцированных на постоянной основе на кораблях Особого отряда, сразу по прибытии перейдет в его оперативное подчинение. Мурманск – не Питер, и такого количества прекрасно обученных бойцов вполне хватит, чтобы в случае чего вычистить город от всей нечисти – примерно так, как это произошло недавно в Петрограде. В дальнейшем перед Рыбиным была поставлена задача с помощью морпехов сформировать на Мурмане из железнодорожных рабочих и местных жителей бригаду Красной Гвардии для охраны революционного порядка.

Были у ограды Таврического сада, как водится, и провожающие: в их число, кроме адмирала Бахирева, входили друзья и сослуживцы отправляющихся в дальнее путешествие.

И вот с начавшего светлеть утреннего неба на площадку Таврического сада опустилось ревущее винтами винтокрылое чудовище. Наступил час расставания. Но сначала всем присутствующим (кроме тех, кто знал, что должно произойти) понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя от удивления. Из раскрытой двери приземлившегося винтокрылого аппарата, придерживая руками свои широкополые шляпки, вышли экс-императрица со старшими дочками, и с ними – мальчик Алеша, который год назад был известен всей России как цесаревич и наследник российского престола. Бодрый вид парнишки говорил о том, что он изрядно поправил здоровье, и теперь уже нет нужды следить за каждым его шагом. Впрочем, для отрекшихся от власти Романовых все это было уже сугубо семейным делом.

Кивнув присутствующим и аккуратно, бочком, обойдя людей в черных кожаных куртках, члены семьи бывшего императора России сели в мотор со свирепым названием «Тигр» и отправились в Гатчину, где их уже с нетерпением ожидали отец и бабка. А отбывающих зычный голос бортмеханика вертолета, привыкшего перекрикивать рев винтов, не в самом вежливом тоне пригласил «занять места согласно купленным билетам».

Когда последний пассажир, кряхтя с непривычки, устроился на жестком металлическом сиденье в салоне вертолета, с удвоенной яростью взревели двигатели – и железная птица рванулась вверх, в хмурое питерское небо. Полет на высоте полутора верст был скучен до крайности. Довольно быстро вертолет пробил нижний край облачности и погрузился в сплошное белое молоко. Противный вой моторов, тряска, ходящее ходуном под задницей сиденье… но во время службы на миноносцах моряки испытывали и не такое. Поэтому, подняв воротники шинелей, они попытались отрешиться от всего происходящего и немного вздремнуть. Почти сразу к офицерам присоединился и кондуктор Самохин, прошедший вместе с «Аскольдом» не один тихоокеанский тайфун. Хуже всего пришлось товарищам, не имевшим опыта морской службы, в частности Молотову. Но нет ничего такого, с чем не мог бы справиться бумажный пакет и молодой организм.

Кто знает, о чем думали люди, сидя во чреве гремящей железной птицы, несущейся в сплошном тумане над покрытой первым снегом землей… Точно так же, наверное, и сама Россия неслась во мгле навстречу своему неизвестному будущему.

О чем думал свежеиспеченный контр-адмирал и старый холостяк Модест Иванов, за долгие годы службы в императорском флоте повидавший дальние страны, моря и насмотревшийся на чужую жизнь и чужие нравы? Быть может, о том, что советское правительство поставило перед ним труднейшую задачу: фактически на голых скалах, в условиях заполярной тундры, создать военно-морскую базу масштаба Кронштадта и Севастополя. Работы, что говорится «начать и кончить», что ничуть не исключает ее важность и необходимость.