Оставаться на одном месте было рискованно. Патроны были на исходе. Правда, у нас еще были четыре гранаты РДГ, но с ним мы еще ни разу не обращались. Немцы замолчали. Наши прочесывали лес. Надо было на что-то решаться. Я предложил товарищу подползти к немецким пулеметам и подавить их огонь гранатами. Он отказался из трусости. Я один не решился.

Время шло мучительно медленно. Товарищ предложил ползти назад к своим, я – оставаться на месте, так как, по моим соображениям, наши должны были опять сделать бросок вперед, так как резервы были большие и позади нас народу хватало.

Он решил ползти назад один. Только назад. Такой парень – и спасовал. Не успел он сделать трех шагов, как упал ничком без единого стона. Так он обрел смерть от шальной пули, возможно, русской.

Мне не верилось, что он мертвый, я подполз к нему, взглянул в его потухшие глаза, и стало мне невыразимо грустно и пусто. Никогда я еще не испытывал такой жалости, как при виде убитого боевого товарища, с которым я был знаком всего несколько часов! Я так и не узнал, где вошла пуля. Крови не было видно, да и некогда было рассматривать, к тому же было темно. И мне впервые в жизни стало страшно. Холод прошел по моему горячему телу. В промежутке между выстрелами я громко крикнул в сторону своих, чтобы прекратили огонь, на мой крик немцы громко откликнулись длинной очередью из немецкого пулемета.

Свои, видимо, забыли о нас либо посчитали убитыми. Осторожно ползком кое-как я все-таки добрался до своих. Они были всего в ста метрах, но из-за гущи леса и темноты видели меня, иначе могли пристрелить. Я занял позицию возле убитого товарища, тяжелого и рослого рабочего. Большие черные глаза его сурово глядели в простор неба.

Перестрелка возобновилась, к нам подошло подкрепление человек тридцать кадровых бойцов. Неожиданно появился сухой тонкий капитан с наганом в руке. Он поднимал залегших бойцов в атаку. Немцы яростно обстреливали нас из пулеметов и автоматов. Мы не успели сделать и двух перебежек, как потеряли половину людей. Капитан был убит наповал. Его прошила очередь из автомата. Мы опять залегли, отчаявшись наступать.

Подходили свежие силы. Я узнал, что отдан приказ отвести истребительные батальоны во второй эшелон. Нас трое истребителей повернули оглобли. Я прихватил полуавтомат у убитого товарища, помогал раненым. Нас обстреливали «кукушки». Мы выходили из боя по дороге, спотыкаясь о раненых и убитых. На дороге перед глубокой воронкой стоял подбитый КВ. Башня его была скошена набок. Он молчал, смертельно раненный. Бой продолжался. Грузовики не переставали вывозить раненых. В лесу царил хаос. Били по своим, немцев принимали за своих. Командиров было трудно найти. Мы все шли и шли, с трудом передвигая ноги от смертельной усталости. Жадно всасывали запекшимися губами желтую вонючую болотную тину. На пути валялись котелки, вещмешки, гранаты, куртки, противогазы, даже винтовки, брошенные ранеными или лежащие возле убитых. Я подобрал довольно увесистый вещмешок, или сидр, как его называли старослужащие, и, кряхтя от тяжести, едва успевал идти за товарищами.

Поздно ночью дошли до Среднего Села. Кое-где еще дымились пожарища, вместо домов торчали трубы. У села стояло много танков и артиллерии. У Среднего мы отдышались, напились колодезной воды. У придорожной канавы я случайно увидел Бориса Королева, бойца нашего батальона, служащего одного со мной цеха. Он мирно отсиживался весь бой, не выпустив ни одного патрона, не видя немцев, не слыша воя пуль. Он даже сознался, что скучал без меня и очень проголодался, да и спать хочет! К сожалению, я не мог ему сервировать стол и постелить постель. Я его считал за трусливого парня, но все же за честного комсомольца, а он оказался подлецом, в первые же минуты опасности стал беречь свою шкуру, позабыв о том, что его товарищи отчаянно сражаются за родину, ‹…› прикрывая грудью Ленинград и ленинградцев. Он мне сказал: «Я все боялся, что ты останешься там среди этого ужаса», и он махнул рукою в сторону фронта, откуда доносились редкие орудийные выстрелы и частая трескотня пулеметов.

Я нашел в рюкзаке две банки мясных и одну рыбных консервов, полкотелка сахара и конфет, сухари и пачку папирос. Сам я до того устал, что был не в силах банку открыть и отдал ее товарищу, перекурил, и мы пошли разыскивать остатки батальона, нам посчастливилось быстро найти кучку своих, они лежали и сидели на исходных позициях, то есть на опушке того леса, где я впервые увидел первого маршала. Окончательно обессиленный, я рухнул на мокрый мох и тотчас уснул сном усталого солдата.

Проснулся с рассветом. Разбудил холодный туман. Место было болотистое. Лихорадило. Спящие в бреду стонали и ругались. На мое недоумение усатый боец, лет пятидесяти, мрачно куривший трубку, сказал мне, что я тоже отчаянно ругался и кричал.

«Это нервы», – подумал я.

Мало кто проснулся. Спали, не чувствуя холода. А кто проснулся, делали яростные движения, чтобы согреть свое окоченевшее тело. Курили.

На рассвете подняли всех. Выстроили и повели по направлению станции Веймарн. Ноги у всех были натерты. Лица помяты. Хотелось курить, но папиросы у кого и были, то все ломаные и сырые. Курили одну папироску на три-четыре человека. Шли, едва передвигая ноги. Минувшие сутки казались бесконечным кошмарным сном, в то же время светлым праздником. Многие из нас в этот день впервые вступили в бой и остались живы. Я анализировал все виденное, слышанное, пережитое и перечувствованное. Все мои прежние представления о бое были опрокинуты действительностью.

Поднялось солнце, а мы все шли и шли, часто делая короткие привалы и жадно глотая воду, которая быстро из нас испарялась. Нас было около сотни человек – бойцов и командиров нескольких истребительных батальонов. Не доходя до небольшого села, нас остановил майор войск НКВД. Он задал несколько вопросов и приказал идти к опушке леса и отдыхать в ожидании дальнейших распоряжений.

Мы наполнили фляги водой, перекурили эту новость и пошли к опушке, выставляя на пути маяки. Многие уже стали мечтать о Ленинграде, а тут, видно, опять придется идти на фронт. Придя к опушке, разулись, вычистили оружие и легли на траву, как убитые. Усталость от треволнений за минувшие сутки не проходила. Даже отвечать на вопросы товарищей не хотелось. Хотелось одного – поспать пару-другую часов. Но пришлось полчаса стоять в охранении, а часа через три-четыре о нас вспомнили и подняли на ноги. Мы продолжили путь к Веймарну. Там мы увидели сотни бойцов нашей дивизии. Большинство из них не участвовало в бою и находилось со вчерашнего дня здесь.