Шагнув в клеть, мы погружаемся в чужой разум, точно в корабль. Управление опосредованное и очень неявное. Пилот забывается и растворяется в чужом сознании на время сеанса. Не командует, не контролирует, а скорее подталкивает и вдохновляет питомца. И эта обусловленность всегда взаимна. Мысли, мотивы и действия человека – синтез психоэнергетических свойств сразу двоих. Одухотворенный носитель сделает то, на что неспособен без духа. Он уже «не от мира сего». Это агент Тиамата.

Интуиция, совесть, внутренний голос или «бес попутал» – нас называют по-разному. В один момент – это роль капитана. В другой – парус, руль, а иногда даже якорь для человека. Наше влияние может идти ему как на пользу, так и во вред.

По сути, дух – это паразит, старающийся получить от жертвы как можно больше энергии. Но если питомца можно сравнить с дойной коровой, то мы посредники, которые забирают у нее молоко.

О природе конечного потребителя праны мало что знают. Возможно, это какие-то божества или безличные силы. Мы называем их – «зрители». Думаю, как и все существа, они очень разные. Потому и поощряют нас праной тоже за разное. Некоторым нравятся покой, романтика и добродетели. Другие предпочитают драму, приключения и всякие ужасы.

Условно незримых наблюдателей делят на светлых, нейтральных и темных, в зависимости от полярности их интересов. Обычно дух-пилот старается удержать на своем питомце внимание только одной из сторон. Получить благосклонность и светлых, и темных редко выходит. То, что любят одни, ненавидят другие. Почти невозможно долго нравиться всем.

Со светлыми у меня в этот раз не сложилось, а темных я старался не звать. Пара нейтралов план дать не могла, поэтому Санг-Чунь прикрепил ко мне ведьму. И слава богам, что только одну.

У человека таких гостей может быть много, и каждый оставляет в его психике след. Сири была одной из самых отвязных. Ее извращенные забавы наносят незримые, но серьезные раны. Жертва испытывает ощущение беспричинного стыда, даже если не помнит кошмар. А тварь, видимо, порезвилась этой ночью на славу. Должно быть, Кцум выглядит, как разгромленный гостиничный номер после мальчишника. А убираться в этом хаосе мне.

Камея, которой вчера сдал парня, казалась растерянной. Ее заменили, запустив в юную душу порок. Сири – очень горячее и скользкое зло.

Я приветливо помахал феечке щупальцем. Она почему-то всегда казалась мне необъяснимо родной и близкой по духу. Возможно, виной тому возвышенное послевкусие снов, долетавших ко мне из памяти Кцума. Камея не ткала, а будто пела их, искусно вплетая очарованный ум в мелодию легкой души. Чистые и светлые, они раскрывались, точно бутон, наполненный волшебством и ожиданием чуда. А иногда оно действительно приходило, расцветая всепрощающим гимном сострадания и безусловной любви. В ее свете не оставалось ни малейшего места для страха и боли.

Возможно, так резонировало только у меня в голове, но это не делало сны менее ценными. Я сотрудничал с разными феечками, но Камея была лучшей из них. К тому же ее работа мне на удивление недорого стоила.

А вот Сири сама за меня заплатила. Зачем? Почему? Так в меня верит?

После пары пробных сеансов эту развратную особь я старательно избегал. Сны, которыми она пичкала Кцума, оставили жутковатое впечатление. Инфернальная снегурочка с бензопилой была самым безобидным из них. И вот теперь она будет встречать меня каждое утро?

– Меня не пустили даже на час! – жалобно пролепетала Камея, нервно теребя крылышко.

Я находил ее странной: по-детски невинное личико, нелепые рюшки, короткие шортики. Но глаза… Нет, скорее, глазищи! Слишком большие даже для феечки. Казалось, в обрамлении пушистых ресниц плескается прозрачное теплое море.

Вот только среди этих ласковых волн порой всплывало чудовище. Слишком далеко и быстро, чтобы его рассмотреть. Возможно, так только казалось. Но Сири, к примеру, я не боялся, а вот Камея могла испугать. В ней всё же есть что-то темное. Последнее время мне стало нечем платить, но она не роптала. Вероятно, привязалась к питомцу. Другим духам-пилотам прелестная феечка почему-то отказывала.

– Прости, так получилось, – осторожно обнял я ее. – Вернешься, когда всё наладится?

– А наладится? – спросила она. Вид у нее был расстроенный.

Должно быть, я тоже изменился в лице, потому что Камея взяла меня за руку. Девичьи сомнения болезненны для самолюбия любого самца, а мне хотелось выглядеть сильным.

– Конечно, наладится! – заверил я. – Вспомни, в прошлый раз было хуже. А потом: у-ух! – Мое щупальце описало дугу, показав потенциальную крутизну траектории.

– Хорошо бы. А то ведь только четвертая в списке твоих кредиторов… – вздохнула Камея, опасливо покосившись на падальщиков.