– И все это была идея Сэза?

– Да. Но к его чести должен сказать, что перед смертью его мучили угрызения совести. И он не смог убедить себя в том, что тебе необходимо погибнуть. В самом конце он испытывал ко мне двойственное чувство. Я говорю все это тебе, потому что ты имеешь право знать все. Тебе ведь всегда этого хотелось, Лиза.

– Не думаю, что это сразу изменит мое отношение к нему. Я даже представить себе не могу всех этих людей мертвыми... этих мужчин, их жен, детей... Джейн, похищенных американок...
– Она в ужасе затрясла головой.
– Я не могу поверить, что он лгал насчет усыпляющего газа и обмена пленными. Она посмотрела на Холлиса.
– Ты знал, что это ложь, не так ли?

– Это казалось слишком правильным, слишком хорошим, и совсем не соответствовало тому, что случилось в действительности.

Холлис повернулся к Миллзу.

– Я полагаю, что моя жизнь и жизнь Лизы по-прежнему в опасности.

Миллз, казалось, чувствовал себя неловко.

– Во всяком случае, я вам не опасен. Мы что-нибудь придумаем.

– Например? Пожизненное заключение в новой "школе обаяния"?

– Я думаю, единственным требованием Сэза к вам обоим было ваше обещание никому не рассказывать об увиденном.

"Так возникает легенда", - подумал Сэм.

Лиза закрыла лицо руками. По ее щекам текли слезы.

Холлис повернулся к О'Ши:

– Вы сделали все возможное, чтобы сжечь максимальное количество топлива. Уменьшите скорость.

– Не могу.

– Почему?

– Наше рандеву с кораблем должно состояться до рассвета. Корабль не должны обнаружить. В этих водах могут находиться советские военные и торговые суда.

– Понятно.

– Восход солнца в семь двадцать две. И даже на этой скорости мы рискуем опоздать.

Небо сверху затянуло облаками. Внизу не было видно ни единого огонька.

Холлис взялся за штурвал со своей стороны.

– Отдохните немного. Расслабьтесь, - сказал он капитану.

О'Ши потянулся и с облегчением вытянул ноги.

– Не хотите пересесть на правое сиденье?
– спросил он.

– Нет, мне не хотелось бы никуда переходить, даже в лучший мир.

Холлис знал, что управление вертолетом выматывает одного пилота за час. О'Ши был буквально приклеен к штурвалу почти два часа.

– Давайте поднимемся, - сказал Холлис. Он перевел вверх ручку на медленный подъем, прибавил мощности и установил нужный циклический шаг. Похоже, он неплохо слушается. Однако мне не хотелось бы выполнять на нем какой-нибудь сложный маневр, например, садиться на корабль во время качки и при сильном ветре.

На высоте трех тысяч метров Холлис прекратил подъем, и скорость снова упала до 150 километров.

– Вот так-то лучше, - заключил Сэм.

– Может быть, мне следовало раньше подняться?
– спросил О'Ши.

– Возможно. Но раньше встречный ветер мог оказаться сильнее.

– Трудно определить это, когда нельзя позвонить и справиться о сводке погоды.

– Совершенно верно.
– Холлис уже прекрасно освоился с управлением и приборами. Он сопоставил скорость, высоту, нагрузку, горючее, время в полете, предположительное расстояние до места посадки, но все же не мог сказать с уверенностью, увидят ли они Финский залив до рассвета. А может быть, они вообще не увидят ни Финского залива, ни рассвета.

Мысли О'Ши, похоже, работали в том же направлении.

– Если мы хотя бы увидим какой-нибудь наземный ориентир, то можно будет определить, сколько нам еще лететь. Но меня беспокоит горючее.

– Послушайте, а не стоит ли нам сбросить часть груза?
– спросил Миллз.

– Уверен, вы уже сделали это.

– Да, - сказал О'Ши.
– Одежду, багаж, питьевую воду, кое-какие железяки, всего фунтов на сто.

– Я имел в виду кое-что иное, - произнес Миллз.

– Кто у вас на уме, Берт?
– спросил Холлис.

– Ну... Додсон или Буров...

– Они нужны вам. Не хотите, чтобы выпрыгнул я?

– Нет. Я не хочу, чтобы вертолет вел капитан О'Ши. Он действует мне на нервы, - улыбнулся Миллз и добавил: - Послушайте, если нужно, мы можем избавиться от Бурова.

Холлис и О'Ши промолчали.

– Ладно, забудем. Я не играю в игру "спасайся кто может". Здесь решаете вы, вот и решайте, - сказал Миллз.

Холлису, в общем-то, нравился Миллз, когда он был самим собой. Но вот когда Миллз старался стать Айлеви, результат получался один: показной цинизм, без изящества и уверенности в себе, присущих его боссу.