– Просераешь семейное добро? – не удержалась от комментария Роден.

Элайза захихикала в кулачок. И. вскинул бровь и уставился на Роден.

– Если есть, что сказать, могу уступить очередь!

– Себе уступи, – буркнула Роден.

– Что прости?

– Прощаю! – она развернулась к нему лицом и уперла локти в колени.

Она знала, что в вырезе больничной рубашки ему видна ее грудь. Порезанная, покрытая татуировкой грудь. И. сглотнул и отвернулся, а Роден вернулась в прежнюю позу.

– Спасибо, Идрих, – натянуто улыбнулась Кашпо. – Следующий?

Историю этой женщины Роден желала услышать. Наверное, из всех, сидящих здесь, только ей досталось от жизни так же много, как и Роден.

– Меня зовут Мистроль. Я попала в авиакатастрофу на своем корабле. Теперь я такая, какой вы меня видите. Ни мужа, ни любовника, ни детей. Я всегда думала, что жизнь моя будет насыщенной и яркой. К сожалению, я сгорела не в огне наслаждений, а в пламени пожара. Теперь мне жить не весело, а больно.

Мистроль замолчала и настала очередь говорить Роден.

– Лоскутное Одеяло, – произнесла она и повернулась к Мистроль. – Ты не против, если я буду называть тебя Лоскутным Одеялом?

– Роден! – гаркнула Кашпо.

Следует отдать Лоскутному Одеялу должное: она с достоинством кивнула и ответила:

– Нельзя.

– Зря, – повела плечом Роден. – Доктор Кашпо говорит, что принятие себя такой, какая ты есть, один из этапов успешной терапии.

– Кашпо?! – прыснула смехом Элайза.

– Да, Язва. Я называю ее Доктором Кашпо!

– Роден, – с угрозой отозвалась Кашпо.

– Доктор Ночной Горшок, если угодно! – повысила тон Роден.

– Как ты назвала меня? – опомнилась Элайза.

– Язва, – повторила Роден.

– Да пошла ты, сука!

– Ржать в кулачок, пока другие отгребают, – это же про тебя, Язва!

Лицо Элайзы побледнело, и она отвернулась.

– Хороша терапия, – засмеялся И. – Может и мне кличку дашь, Страшила?

– Красавчик, – как ни в чем не бывало, пожала плечами Роден.

– Хм-м, – кивнул И. – Мне нравится.

– Не стоит благодарности.

– Роден, ты расскажешь нам о себе? – устало произнесла Кашпо.

– Меня зовут Страшила. Я страшная и уродливая, как снаружи, так и внутри. Меня никто не любит, – Роден задумалась, – даже кошак, живущий в нашем имении вот уже тринадцать лет. Всем насрать на Страшилу. А Страшиле насрать на всех. Хотела избавить мир от своего присутствия, да вот, – Роден запрокинула голову и уставилась в потолок, – бляди не дают…

– Лучше бы дали! – пискнула Язва.

– Вот и я их прошу, а они меня к Доктору Кашпо. Говорю же, бляди…

– Спасибо, Роден, – вздохнула доктор. – Следующий?

– Следующий, – отозвался мужчина в кресле, чем привлек внимание Роден.

Она склонила голову, взглянула на чудака и вернулась к созерцанию потолка.

– Мы все должны хотя бы представиться, – напомнила Кашпо.

– Следующий, – повторил мужчина.

– Но ты последний в группе, Паскаль.

Мужчина вольготно закинул ногу на ногу и поудобней устроился в кресле.

– Называйте меня «Темный», – попросил он.

– Темный? – переспросила Кашпо.

– «И в сумраке печалей не разглядеть его лица. Он отравляет все своим приходом. Он Темный, как его душа, и, в то же время, Он – посланник Бога».

Роден медленно склонила голову и уставилась на мужчину, который цитировал поэму Сугрида Лэвэ – одного из малоизвестных суирских поэтов.

– «Я верую, что все есть связи в этом мире, – произнесла она. – И там, где правит Свет, в тени нас поджидает Тьма. А если Он десница Бога, то в сумраке печалей у Смерти все же нет лица».

Хлопок. Еще один. Роден повернулась к аплодирующему Красавчику. Кажется, тот был впечатлен.

– А мне начинает нравится ваша кампания! – весело заявил он. – Кто написал эту помпезную хрень о смерти?

– Сугрид Лэвэ, – ответил Темный.

– Никогда о нем не слышал, – Красавчик повернулся к Лоскутному Одеялу. – А ты слышала о таком?

– Нет, – пожала плечами она.

– А ты, Язва?

– Пошел ты! – шикнула та.

Красавчик прищурился и наклонился вперед:

– Может еще кого-нибудь процитируешь, а, Темный?