АЛЕКСАНДР ДЕМИН
ПАЛЬЦЫ
Кроссовки жали. Серые, на шнуровке, итальянские кроссовки жали невыносимо. Большой палец тихо, с остервенением, матерился.
– Мать вашу...
– шипел он.
– За что мучаете, сволочи?!
– И пихал локтем в бок Указательного.
Указательный интеллигентно пытался отстраниться, но было тесно.
Приходилось терпеть. Указательный был самым забитым. Он хорошо осознавал свою ненужность на ноге и предпочитал не высовываться.
– Сволочи!
– в очередной раз выдавил Большой.
– Там-то, наверху, хорошо, - поддержал Средний.
– А здесь как в тюряге - темно, сыро и курить не дают. А теперь еще и режим ужесточается.
– Сыро - это потому, что носки хэбэшные, - робко заметил Указательный.
– Многоты понимаешь, придурок. В прошлый раз капроновые натянули - тебе легче было?
– Безымянному хорошо - у него там дырка, хоть подышать можно.
Безымянного уважали и боялись. Политических новостей при нем не обсуждали и анекдотов не рассказывали. Знаю я этих безымянных героев, - часто говорил тертый жизнью Средний, - безымянный-безымянный, а как стуканет куда надо - насидишься в кирзухе.
– В баню бы, - пробормотал Большой.
– В сауну, - робко поддержал Указательный.
– И пива, - помечтал Средний.
Безымянный промолчал, но что-то записал в маленькую красную книжечку.
– Эй, ты что там пишешь, гнида?!
– не выдержал Средний.
– Ты что там, сука, пишешь все время?!
Безымянный не ответил. Он с достоинством повернулся к дырке и подставил свой желтый ноготь под освежающий сквознячок.
– Ребята, что-то Мизинец давно молчит... Эй, малой, че примолк?..
Оглох, что ли?
Мизинец отнимался. Сознание временами возвращалось к нему, и тогда он, как сквозь марлевую повязку, втягивал в себя застоявшийся воздух кроссовки.
– Хана мне, парни, - отнимаюсь...
– Глянь - и впрямь отнимается... Мизинец, слышь, Мизинец? Ты погоди отниматься - может, разуют - оклемаешься...
– Гады, гады все!..
– сквозь рыдания простонал Мизинец.
– Жалко парня... Эй, Безымянный, ты бы подвинулся - пусть парнишка воздуха глотнет...
Но Безымянный притворился, что не слышит, и высунулся в дырку почти по пояс.
– Этот подвинется, как же! Мало на них в семнадцатом наступали...
– Были бы мы на руке - я бы ему показал!
– прошептал Указательный.
– Указчик!
– отозвался Безымянный, который все слышал.
– А в носу ковырять не хочешь?
– Да, наверху тоже не сахар, - заметил Большой.
– Куда только не суют...
– Слышь, Мизинец, ты не молчи, ты говори что-нибудь...
– Может, обойдется? На прошлой неделе нас вон как отсидели - ничего, оклемались.
– Не, не выдержать мне... Мозоль у меня, парни...
Кто-то присвистнул. Все замолчали.
Мизинец вспоминал свое детство: А и в детстве у меня ничего хорошего не было. То отдавят, то прищемят. Один раз в деревню поехали - гулять босиком побежали. Только все обрадовались - в коровью лепешку наступили. Эхх, жизнь...
Очень хотелось плакать и ругать кого-то, но рядом был Безымянный, а Мизинец его боялся до судорог.