— Ух ты, один, два, три, четыре… семь! Силен, государь, неча говорить, — в Петькином голосе звучала задумчивость. — И нет бы кого позвать в компанию, меня, например, так сам все употребить изволил. Тебе не кажется, что плохо государю? — надо же заметили. Я вытащил голову из-под подушки и подполз к краю кровати. — Тазик подставь, пожалей труд холопов при опочивальне, — спокойненько так говорит, прямо философ, мать его. Но как же мне плохо, кто бы знал.

В тот момент, когда я дополз по края, на полу, прямо перед мордой появился серебряный таз, куда меня благополучно вырвало. Когда спазмы прекратились, у лица тут же появился бокал с прекрасной, такой вкусной водой, а само лицо заботливые руки протерли холодным полотенцем. Немного полегчало. Приподнявшись на локтях, я сумел поднять голову и посмотреть на этих помощничков мутным взглядом.

— Выпорю на конюшне, лично шкуру спущу, — сообщил я прямо в их отвратительно здоровые морды.

— А то, конечно выпорешь, как же иначе, но сначала мы, пожалуй, счет свой увеличим, — и Петька решительно шагнул к кровати. — Давай, Митька, с другой стороны хватай государя, баня готова?

— Готова, с раннего утра топится. Как узнал, что шестую бутылку в покои понесли да все без закуски, так и распорядился сразу, — меня в четыре руки выдернули из кровати, закинули мои безвольные руки на плечи подпирающим меня с двух сторон здоровым лбам, и куда-то потащили. И вот же в чем дело, Михайлов, сука, даже не почесался, чтобы государя своего спасти от такого произвола. Еще и дверцы перед этими иродами открывал, впереди нас пробегаючи. Твари они все, нет, чтобы посочувствовать…

Ну а дальше была баня. Меня раздели, втащили в парилку, даже срам прикрыть ничем не дали, долго парили аж в четыре руки… в общем, после двух часов издевательств я сидел в кабинете чистый, выбритый, воняющий каким-то модным бабским мылом — это с меня сивушные миазмы смывали, как они потом объяснили, держащий в чуть подрагивающих руках чашку крепчайшего кофе, и до омерзения трезвый. Только чуть помятая рожа выдавала мою вчерашнюю слабость. Только вспомнил вкус выпитого вина, как почувствовал тошноту. Нет, похоже, что данный способ ухода от реальности не для меня. слишком уж я тяжело болею. Хотя вроде бы и выпил не слишком много, в перерасчете на чистый спирт. Решено, если в следующий раз возникнет такая потребность, пойду синхрофазотрон сооружать, благо места в парке хватает, есть, где развернуться.

— Государь, виконт де Пуирье, — Митька как ни в чем не бывало пропустил перед собой виконта, и скрылся за дверью.

— Ваше императорское величество, я так счастлив, что мне наконец-то удалось с вами встретить… — и тут он разглядел меня и замер на полуслове. Хорошо еще все положенные антраша дворцового поклона успел совершить, а то неудобно бы получилось. Я сделал последний глоток кофе и отставил пустую чашку, кивнув на кресло напротив меня. Вообще, я не обязан был приглашать его садиться, но мне самому вставать было лень, после бани меня, конечно, протрезвило, но и расслабило знатно.

— Ну вот, виконт, не так уж и сложно поговорить с императором, — я с минуту полюбовался на его порозовевшее лицо. — Вы присаживайтесь, не стойте. Знаете, у нас принято говорить, что в ногах правды нет. — Пуирьи захлопнул рот и осторожно присел на краешек стула. — Так зачем вы хотели меня так срочно видеть?

— У меня срочное донесение для вашего императорского величества, — виконт быстро пришел в себя и продолжил уже более уверенно. — Оно касается некоего происшествия и реакции на него моего короля, его величества Людовика, — и он протянул мне вскрытый пакет. Ну да, никто не проверенных на яды писем мне ни за что не передаст.

Я развернул письмо и углубился в чтение. После того как прочитал, перечитал заново, затем отложил письмо и посмотрел на виконта.

— Станислав Лещинский умер, мои соболезнования. Это ужасная, просто ужасная потеря. Полагаю, королева Мария безутешна. Я прикажу подготовить небольшой презент ее величеству в знак того, что я скорблю вместе с ней, — надо же, никто не понял, что Лещинский отравлен? Да, давненько Медичи вами не правили. Хотя да, что-то такое припоминаю. Вроде и герцогиня Анжуйская была отравлена, но дальше слухов дело никуда не пошло. Да что там далеко ходить, у нашего любвеобильного монарха, который как лиса вокруг вороны возле Лизки кругами ходит, поговаривают такая конкуренция за место фаворитки идет, что не редко они умирали, опять-таки по слухам не совсем своей смертью. Так что то, что уже пожилой мужчина откинул тапки, сильно никого не взволновало. Что ж, надо бы действительно какую-нибудь безделушку приготовить, не забыть только черной траурной ленточкой перевязать. Но вернемся к нашим баранам, точнее к виконту, который ждет, что я скажу еще. — Я так понимаю, что его величество Людовик, в связи с этой утратой уже не заинтересован в Польше? Но он заинтересован в Тихом океане, очень интересно, — я задумчиво смотрел на виконта. — Насколько мне известно, этот выдающийся во всех отношениях океан активно исследует Испания, разве не так?

— Так, ваше императорское величество, — виконт склонил голову. — Но океан большой, и Испания не в состоянии его освоить в полной мере. Его величество велел передать вам, ваше императорское величество, что предлагает вам заключить соглашение. Те корабли, что отобраны вам в качестве приданного Филиппы-Елизаветы, войдут в состав флота, отправленного его величеством для исследования океана, с установлением контроля над открытыми островами. Совместная экспедиция, ваши корабли под Российскими флагами, разумеется с командой, сформированной вами лично, ваше императорское величество. Взаимопомощь двух великих держав, это ли не то, чему учит нас сама основа христианства?

— Гуртом и батьку бить сподручнее, — проговорил я по-русски и усмехнулся. Людовик слишком ветренен и слишком… ну, скажем, он многое недопонимает. А вот Елизавета дурой могла прикидываться, но таковой не являлась, и подобная идея вполне могла прийти в ее белокурую голову. Людовик же слишком зависим от мнения своих фавориток, слишком. Знаменитая мадам Помпадур, с чьей подачи он творил какую-то дичь несусветную, классический тому пример. Кардиналу Флери — вообще плевать на какой-то там океан, а вот мне нет. Я встал и подошел к висящей на стене карте, которая была неполной, но суть отображала правильно. Взяв грифельный карандаш, их немцы вовсю делали, но я пока не давал команду для копирования и распространения, потому что у них не было слишком широкого использования, а для личных нужд я вполне мог позволить себе их купить, я очертил линию, которая включала в себя так называемую Полинезию. Филиппины пока за испанцами, и биться за них я, если честно не собираюсь, во всяком случае пока. Но при случае буду, особенно, если Филиппок не успокоится. Про то, что может случиться самое страшное, я старался не думать. Это будет весьма символично: Филиппины — Филиппа. А вот все остальное, пока бесхозно, и я не борзею, заявляя права на Полинезию, Франции и так много чего остается: Меланезия, Микронезия и Австралия. — Если мы придем к соглашению, то вот это, — я указал на острова, включенные в Полинезию, — мое, все остальное — его величества короля Людовика.