— Спасибо тебе, — сказал Арчен.

Кудря спрятал ковыряльник и отбежал в сторону.

— А ну, дружно! — скомандовал Порш, и вся громада рявкнула:

— Вон отсюда!

Арчена отшвырнуло на десяток шагов. Он упал и покатился по склону, налетая на камни и не пытаясь даже остановить жестокие кувыркания.

— Так его! — заверещал Никол. Остальные мальчишки испуганно молчали. Так или иначе, почти все они бывали в лесу, и теперь примеряли к себе необычное наказание.

В конце концов, Арчен ударился боком об уступ серой скалы, выпиравшей в этом месте из земли, и остался лежать.

— Никак убился, — с удовлетворением заметил Хель.

Арчен с трудом завозился и сел.

— Надо же, жив. Значит, такое его счастье. Дважды за одно преступление с откоса спускать нельзя.

— Ничо… — процедил Порш. — От такого молодца новых преступлениев ждать недолго. — Он повернулся к сыну: — А ты что стоишь? Домой иди, конопляным маслом жопу смазывай. И плётку тоже. Им вечером близкое знакомство предстоит.

Никол, подвывая на каждом шаге, похромал к дому. Никто бы сейчас не признал в нём вожака сельских мальчишек.

Мурава, глотая горькие слёзы, готовила ужин. На троих готовила, хотя в шалаше они остались вдвоём с Лурой. Арчен велел сестре и матери, чтобы они не смели сегодня выходить за порог, и женщины послушно сидели в шалаше, где вдруг оказалось ужасно пусто.

Репу Мурава нарезала большими ломтями, сложила в кашник, прикрыла глиняным блюдцем и плотно примазала густым пресным тестом. Обычно примазывать блюдце помогала Лура, но сейчас девочка забилась в угол и затихла там. Лучше бы она плакала, со слезами горе легче выходит, но кажется Лура просто закаменела, словно дареный василиск ожил и пронзил её сладким взглядом.

Подготовленный кашник Мурава поставила в печушу. Наколдовать печку или плиту Мураве было не по силам, а печушу — что не наколдовать? В печушу можно поставить горшок и варить в нём щи или похлёбку. На внутренней стенке отлично выпекаются лепёшки. Кашник, поставленный в печушу, также готовит, что угодно. А в ледяные зимние вечера вокруг печуши согревается вся семья, которую сейчас так жестоко порушили.

Репа в наглухо закрытом кашнике пропаривается, мягчеет, становится едва ли не слаще мёда. Наколдовать кусок сахара никто не способен, а проще пареной репы — ничего нет, хотя немногие хозяйки владеют этой нехитрой тайной. Галатья, жена Клаза, ведомая богатейка, купит в лавке целого гуся, а к нему яблок и всяких приправ, а всё равно, такой сласти, как у Муравы не получится. Хотя, кому сравнивать? Одни брезгуют убогим шалашом Муравы, других близко не подпустят к хоромам Клаза.

Арчен пареную репку любит, вот бы ему отнести хоть кусочек. Да и жив ли сын, кто ответит?

Слышен негромкий стук по жердинке:

— Тётя Мурава, выдь на минуту. Чо скажу…

Мурава заполошно метнулась к выходу. Тощенькая Пася, в худом платьишке, подпрыгивала на месте, согреваемая принесёнными вестями.

— Как он, жив?

— Да жив, жив! Там такие страсти были. Барук, обжора, говорит: на костре его зажарить и съесть за обедом. Я, говорит, его самолично сожру, потому, как он в лес бегает, и значит, не человек, а съедомый зверь. Хорошо, дед Хрост вступился. Нельзя, говорит, человека есть. Повадкой он, может и зверь, а телом человек. После этого приговорили его из селения изгнать. Привели связанного к обрыву и хотели вниз сбросить, прямо на Трофейную свалку. Но тут выходит Кудря, сын Клаза, ты его, небось, знаешь, большой парень, хотя и маленький. Так он вышел, ножище выхватил и говорит этак гордо: «Нельзя связанного человека с обрыва бросать». И верёвку перерезал. Только Арчена всё равно вниз скинули. Как он летел! Я думала, умру от страха.

Мураве хотелось плакать. Но она храбро улыбнулась и сказала:

— Спасибо тебе. Пошли, поужинаешь с нами и ещё расскажешь всё-всё-всё.

— Не, мне мама не велит. Домой приду, мама меня обнюхает и сразу узнает, где я была. А рука у ей тяжёлая, попробуй, ослушайся. Я, лучше, пойду.

— Погодь минуту, — Мурава забежала в дом, отломила от крышки кашника горячий сухарик, в который обратилось тесто, каким была примазана крышка, вынесла Пасе. — На, вот, погрызи.

Пася довольно захрустела угощением.

— Ты же ещё не досказала. Скинули его с обрыва, и что дальше?

— Он по склону скатился, кто-то кричит: «До смерти убился!», а он взял и сел. Так Порш-лавочник говорит: «Надо спуститься и добить его, а то он врагов приведёт». А Арчен ему: «Непременно приведу, специально на твою голову»…

— Это вряд ли, — возразила Мурава, — разве, чтобы Порша подразнить. А на деле никого он не приведёт.

— Вот и я так сказала, — подтвердила Пася, которая, стоя над откосом, не произнесла ни словечка. — Порш хотел спуститься к свалке, да побоялся. А Арчен встал и ушёл. Не знаю, руки у его, может, и сломаны, а ноги в полном порядке.

— Спасибо ещё раз, — сказала Мурава. — Беги.

Пася лёгким топотком побежала по селению. Остановилась у небогатого домишка, стукнула в наличник.

— Тётя Капра, выдь на минуту. Чо скажу!..

Так, перебегая от одного дома до другого, малолетка Пася осуществляла великое дело объединения разобщённых людей.

Сгущался вечер. В селении царствовала привычная тишина. Ни собак, ни домашней птицы, ни иной живности не было в самоставленных домах. Только вопль Никола взлетал к небесам, волной усиливаясь при каждом взмахе потёртой плётки. Порка продолжалась долго, пока крик не оборвался разом, указав лавочнику, что он перестарался, воспитывая сына.