Мое настроение падало еще сильнее, когда я читала статьи в газетах и журналах с описанием жизни суперуспешных высокооплачиваемых американцев. Подъем в четыре утра, чтобы успеть просмотреть электронную почту до отъезда в спортзал, с последующим прибытием в офис к шести для начала 90-часовой трудовой недели. Американские матери, судя по всему, были способны на чудеса. Они возвращались к работе спустя всего несколько недель после родов, сцеживали молоко между совещаниями и трудились дома по выходным, управляясь одной рукой с ребенком, а другой – со смартфоном BlackBerry. Мне было понятно, что я на такое неспособна. Логическим следствием было растущее понимание, что успеха в Америке мне не видать никогда.

Тогда я увлеклась чтением историй о других американцах. О гражданах, совершивших одну большую ошибку, или о тех, кому сильно не везло. Они заболевали, теряли работу, разводились, беременели в самое неподходящее время или попадали под ураган. Они оказывались неспособны оплачивать счета за лечение или теряли заложенный банку дом, или работали на трех низкооплачиваемых работах и все равно не могли свести концы с концами, или отправляли детей учиться в ужасные школы, или оставляли младенцев на попечение случайных соседей из-за невозможности оплачивать ясли, или все это вместе взятое.

А еще я зациклилась на статьях об эпидемиях заболеваний пищевого происхождения в США. Токсичные пластиковые бутылки и игрушки, а также безумные количества антибиотиков, которые колют сельскохозяйственным животным, – дело явно шло к тому, что все мы вымрем от тех болезней, которые еще недавно можно было лечить этими же лекарствами. Иногда, когда я сидела на диване, уткнувшись в свой лэптоп, Тревор отрывался от своих дел и пристально смотрел на меня. «Опять у тебя то самое лицо», – тихо говорил он и нежно гладил мой лоб. Не отдавая себе в этом отчета, я постоянно хмурила брови.

Спустя какое-то время я уже не озадачивалась причинами своей постоянной паники. Как и в лапландском лесу, мой мозг обрабатывал взаимодействие с окружающей средой и выдавал четкий сигнал: ты потерялась в дебрях. А в американских дебрях каждый сам по себе.

Я винила себя. Было очевидно, что я оказалась недостаточно сильной и толковой (недостаточно американской) для жизни в этой впечатляющей и динамичной стране. Мои беды были не такими уж и серьезными. Так тревожиться по их поводу или по поводу того, что может случиться, было просто стыдно. Мама точно сказала бы, что я утратила свое sisu. Куда исчезла девочка, которая без каких-либо жалоб могла проползти целую милю по снегу? Больше уверенности и меньше нытья, велела я себе. Больше дела, меньше «ой-мне-страшно».

Хотя моя уверенность в себе и самооценка оказались под ударом, я ощущала необходимость действовать. И оказалось, что теперь мне просто подвергнуть сомнениям и самое себя, и часть мира, откуда я родом. Я начала думать, что американцы могут быть правы в своем критическом отношении к североевропейским странам. При всей популярности, которой пользуются в США тамошние детективы и дизайн, многие американские политики указывали на то, что государства Северной Европы незаслуженно балуют своих граждан социальными благами, результатом чего становится гибель даже малейших намеков на предприимчивость. Итог – страны, населенные беспомощными, наивными и по-детски непосредственными людьми, которые живут в нездоровой зависимости от своих правительств. Ну и, конечно, подобное общество порождает таких размазней, как я.

Часами я просиживала с нахмуренным лбом в размышлениях о недостатках своего народа и собственных слабостях. Американцы часто указывают, что Северная Европа не произвела на свет ни Стива Джобса, ни Google, ни Boeing, ни General Electric, ни Голливуд. Нас считают недостаточно многонациональными, ВВП наших стран выглядят ничтожно по сравнению с американским (если не считать Норвегию, у которой есть нефть), у нас нет ни всемирно уважаемых университетов, ни величайших инноваций, ни богатейших мужчин и женщин, достигших всего собственным трудом. Мы не рисковали жизнями и богатствами на войнах, где нужно было сражаться за общее благо. Возможно, мы и благонамеренны, но не исключительны. А вот Америка как раз такова. Она исключительна.

Я продолжала думать, что американцам не удается оценить по достоинству некоторые хорошие стороны североевропейской действительности, но в целом я соглашалась с мыслью о том, что мы, выходцы из этого региона, просто недостаточно амбициозны, креативны, самодостаточны и сильны. Спустя всего несколько месяцев после отъезда из Финляндии я превратилась из успешной и счастливой деловой женщины в настороженное, подозрительное и неуверенное в себе барахло.

Обрастая новыми американскими знакомствами, я тем не менее была удивлена, что многие из этих людей страдают той же сильной тревожностью, что и я сама, если не хуже. Казалось, что почти все вокруг испытывают трудности с реалиями повседневной жизни в Америке. Многие посещали психотерапевтов, некоторые сидели на таблетках. По оценке Национального института психиатрии (NIMH), тревожным расстройством страдает почти каждый пятый житель США, а самое распространенное рецептурное психотропное средство в стране – алпразолам, или ксанакс, как его называют в Америке, – предназначено для лечения тревожности.

Вскоре я уже не чувствовала себя столь же одинокой или психованной. Покажется странным, но я испытала облегчение, узнав, что по данным опроса, проведенного страховой компанией в 2006 году, 90 % американок говорили, что чувствуют себя неуверенно в финансовом плане, а 46 % абсолютно серьезно опасались окончить свои дни уличными бездомными. И почти половину этих последних составляли женщины с годовым доходом более ста тысяч долларов [6] . Если уж оказаться в канаве опасаются американки, зарабатывающие по сто тысяч в год (а опрос проводился еще до финансового кризиса), то мне, наверное, тоже передается этот массовый местный дискомфорт. Разница была в том, что для меня это был совершенно новый и незнакомый страх, тогда как для них он был привычным делом. Так что вполне возможно, что я перепутала причину и следствие. Вполне возможно, что я испытывала тревожность не потому, что приехала из другой страны. Возможно, она обрушилась на меня потому, что я стала превращаться в американку.