– Что будет делать его семья, – говорил Ван, – если я причиню ему вред и он не сможет трудиться и зарабатывать на хлеб им и себе? Наказать так, чтобы неповадно было, – это будет правильно, а причинить вред на всю жизнь… Для этого должна быть чрезвычайно веская причина.

Другие думали, что он маг и может причинить вред человеку на расстоянии. Как родился этот слух, я не знаю, но основания для него были, я точно знал, что Ван способен сделать человека больным, просто сыграв на флейте рядом с его домом. Но при мне Ван никогда подобного не делал. Наоборот, он говорил, что обычно для Кармы гораздо полезнее вылечить кого-то, чем кому-то навредить.

Третьи подозревали, что он способен изгонять из человека злых духов. А раз способен изгонять, то и… Тут они обычно многозначительно замолкали.

Четвертые говорили, что Ван потому такой удачливый охотник на тигров, что способен понимать их язык.

Кстати, мне самому иногда так казалось. Но я молчал, боялся, что Ван меня засмеет. Он говорил, что есть несколько причин, почему он так удачлив на охоте, но ни одна из них не связана с тем, что он понимает тигриный язык.

„Нужные слухи, – нередко говорил Ван, – это хорошо. Они помогают поддерживать должное уважение к себе. Или даже страх… Мне, разумеется, не нужно, чтобы люди меня боялись, но если человеку нравится бояться, то что я могу поделать?“

„И хотя все это сплетни и сплошное вранье, – задумчиво однажды сказал он мне, – будь у меня возможность поговорить с тигром, я бы точно ее не упустил. И ты, кстати, запомни раз и навсегда: старайся понимать, что думают люди, для чего никогда не упускай случая поговорить с ними. Болтать лишнее ни в коем случае не нужно, ты знаешь, как я отношусь к пустой болтовне, я лучше целый день промолчу, чем скажу одно лишнее слово. Но, – многозначительно поднял он палец, – не поговорить с полезным и умным человеком – это и неполезно, и неумно. Особенно это касается твоих врагов“.

Так что когда я пошел воевать, я никогда не упускал случая поговорить с американцами, которых брал в плен. Одним из них я позволял остаться в живых, другим – нет, но тут ничего не поделать, у каждого своя судьба.

Впрочем, пленных я брал нечасто. Я рассказывал тебе, что до того, как отправился шпионом в Сайгон, я охотился в джунглях. Не умея и не желая кому-то подчиняться, я устроился так, что уходил в джунгли один на столько, насколько находил нужным. Автомат с запасными «рожками», нож, пара горстей риса… Больше мне ничего не было нужно, разве что немного удачи. В общем, стал почти таким же охотником, как старый Ван. Почему почти? Да потому что Ван охотился на тигров, а я, увы, на людей.

Пленных я предпочитал не брать. Будучи один, я всегда прокормлюсь, в джунглях не оставляю следов и могу уйти от любой погони. А вот тащить за собой пленного, следить, чтобы он никуда не сбежал… Да и кормить-поить его, чтобы не ослаб и мог идти… На такое нужна группа, а я все делаю один. В общем, скучно, неинтересно, да и опаснее намного: скорость передвижения падает в несколько раз и становишься заметен.

Однако иногда приходилось. В тот раз вышло так, что прошел слух, будто американцы завезли каких-то особых снайперов, которые видят „сквозь маскировку“. Во все эти слухи про „видеть насквозь“ я, разумеется, не верил ни секунды. Тем более что маскировка в джунглях – это многовековая традиция, так сказать, «народное вьетнамское искусство», через такую маскировку мало что увидишь.

Конец ознакомительного фрагмента.