Шрифт:
— Да что с тобой не так? Ты мне кто такое говорить? — вскочила, закутываясь в простыню, — Я слово дала. Значит другие если что пойдут воевать, а я домохозяйкой… Вот жеж… Ты за кого меня принимаешь? (Берёт мою планшетку) Да я тебя… (Бросает в меня сумку).
Уворачиваюсь, заматываю её в простыню и валю на кровать. Хорошо, что её руки до меня не дотягиваются, а то бы я получил тумаков… Изображаем пару минут борьбу нанайских мальчиков. Сопротивление ослабевает. Начинаем неистово целоваться. Она шепчет, зардевшись:
— Да сними ты наконец эту простыню, дубина…
Перед тренировкой купил «Правду» в газетном киоске. Читаю:
26 марта 1950 года в Москве состоялся расширенный Пленум ЦК ВКП(б). Порядок дня Пленума: 1) Отчетный доклад Центрального Комитета ВКП(б) за период с 1939 по 1950; 2) Отчетный доклад Центральной Ревизионной Комиссии ВКП(б); 3) Директивы Пленума партии по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951–1955 гг.; 4) Изменения в Уставе ВКП(б); 5) Выборы центральных органов партии.
Число членов Политбюро ЦК ВКП(б) увеличилось с 11 до 33.
Просматриваю список. «Старички» довоенного состава, из новичков отмечаю кого видел сейчас или помню из прошлого: Михаил Суслов, Николай Шверник(орден вручал), Екатерина Фурцева(единственная женщина в Политбюро), Александр Шелепин(самый молодой в Политбюро), Арвид Пельше(землячок, который к тому же стал Председателем Комиссии партийного контроля при ЦК).
На тренировке отрабатывали основой 4-2-4 против дублёрского «Дубль Вэ». Разделали запас под орех. У нас на правом фланге трэнэр соорудил мощную вертикаль: Амосов — Колобков — Анисимов(правый край) — Жаров(оттянутый центр). Носимся как угорелые. Анисим теперь тоже после тренировки остаётся с нами. Полный танковый экипаж в чёрных тренировочных если так можно сказать «костюмах», только Шарика не хватает…
Вечером дорогая, застелив новое бельё, типа равнодушно позвала готовится ко сну. Я читаю учебник, делаю выписки. Повторяет:
— Я, что со стеной разговариваю… Вот жеж… Пошли уже…
Увидев хитрое лицо мифологического персонажа, показываю ей фигу и перелистываю страницу, собираясь добить главу.
— Жаров! — добавив железа в голос, начинает Настя, — Ты только что зверски меня оскорбил своим жестом. Это у русских и хохлов такая шутка юмора как ты говоришь, а у нас детей гордого Чосона, фига — сексуальное издевательство…
Отворачивается и ждёт. Обиделась. Или играет.
Хитра не по годам. Какое-то мелкое у них издевательство. Толи дело у нас. Хлопнешь левой ладонью по правому бицепсу и согнёшь руку со сжатым кулаком… Всем понятно — издевательство. А тут…
Делать нечего. Признаю, что виноват. Обнимаю, чувствуя, как под ночнушкой её сердце начинает разгон. Я и сам начинаю дышать через раз, боясь спугнуть капризную птицу счастья…
Глава 8
Разлука — едкое лекарство, что применяют для смертельных ран.
Шекспир.29 марта 1950 года.
Захожу во двор после пробежки. Баба Дуся весело на меня посмотрела, но отвела взгляд, когда Настя что-то ей прошептала. Сидят, картошку для посадки перебирают и не смотрят в мою сторону. Явно, что-то задумала. Эта Кумихо наверняка не забыла борьбу нанайских мальчиков. Осматриваю дверную ручку в душевой. Вроде — норм. Открываю, делаю шаг. Сверху на меня обрушивается поток воды. Обтекаю, и осматриваю место преступления. Эта, не побоюсь сказать — дочь корейского Кулибина, наполнила водой украденное у меня Изделие номер два и подвесила над дверью. Прикрепила ручной серп напротив «шарика» и привязала верёвку к дверной внутренней ручке так, что серп протыкал ёмкость мести при открывании двери.
Беру серп как вещественное доказательство и направляюсь в сторону хихикающей подруги. Та, перестав хищно лыбиться, хватает молоток. Вышедшая из хаты баба Люба хмыкнула:
— Ну, вы… Рабочая и колхозник. Садитесь снедать…
Собираюсь на игру. Настя тоже собирается, нанося боевую раскраску.
— Хватит штукатуриться, — кривя своё безупречное лицо, говорю подруге.
Та, оторвавшись от любимого дела наших дорогих женщин, с ухмылкой смотрит, и вдруг вспомнив что-то спрашивает почти по-еврейски:
— Жаров… Стесняюсь спросить… А сколько тебе лет?
— Двадцать три в ноябре будет, — отвечаю я, не ожидая подвоха.
Настя слегка приседает приподняв локоть со сжатым кулаком.
Ну, всё… Буквально всё перенимает…
Успокоившись и перестав пританцовывать, говорит покачивая головой:
— А мне двадцать второго сентября — двадцать шесть. Я то думала ты постарше… И говоришь, и делаешь всё… А ты…
Накрасив губы, сделала себе воздушный поцелуй в зеркало, а мне сказала: