Тяжело выдохнув и набравшись храбрости шагнула к голгофе и села рядом. Взгляд ярких глаз испепелял мои внутренности, поэтому пришлось повернуть голову к Егору и мило улыбнуться.

В ответ схлопатала продавливающий взгляд неоновых глаз. Взгляд сверху вниз, взгляд внутрь- будто он меня сканировал.

Не услышала ни "привет", ни "как дела". Егор выжидательно молчал.

Снова отвернулась, выудила из сумки ноутбук. И тут Егора прорвало.

— Кошкина, у нас препод — профессор Преображенский по гражданскому праву, ведёт по старинке, начитывает лекции, а ты их записываешь в тетрадку своей красивой рукой. Кстати, сегодня ночью мне понравились твои руки. Они мягкие, нежные, как и твои влажные чувствительные губы. Всю ночь о них мечтал, представляя…

У меня на загривке шерсть встала дыбом, вернее волосы, и я зашипела как разъярённая кошка в сторону Егора:

— Прекрати! Храни свои мысли подальше от меня! Понял! Если ты проводишь со мной ночи во сне, то это не моя проблема, а твоя!

— Малышка, оставь свой "праведный" гнев и ор для других, а со мной разговаривай как положено девочке Запасных! Усекла?

Я вцепилась в тонкое запястье Мажора, когда в аудиторию вошел профессор Преображенский, бравый старичок лет семидесяти пяти, с гладко выбритым лицом и выкрашенными редкими волосами.

— Кошкина, оборзела? Ночью кочевряжилась, ломалась, а теперь сама лезешь ко мне? — нарочито грубо поинтересовался Мажор.

— Какой ночью? Ты ошалел от больших денег? Я спала в постели.

— В общаге тебя не было, — прошептал Мажор, бросая на меня ледяной взгляд.

Я оставалась неприступная как скала. Конечно, я не могла допустить, чтобы Клим подтверждал моё алиби. Никто ни поверит, что молодая женщина просто так спала в квартире с молодым здоровым мужчиной! Но я стояла и буду стоять на своём, утверждая, что нигде не шлялась ночью.

Главное сейчас владеть лицом! Получалось с трудом. Мне шили братьев Запасных и ночную прогулку "неведомо-незнамо" где и с кем!

Препод давно диктовал лекцию, поэтому я схватилась за ручку и попыталась записывать.

— Твою мать! — стержень закончился. Явно не рассчитывала, что придётся архаически писать на бумаге.

— Диана, запиши на мобильный, дома перепишешь, — по-дружески подсказал голубоглазый.

— Спасибо, — я положила мобильный на стол и включила запись.

Минут через десять внимательный взгляд профессора закружил по моему скучающему лицу, как ворон над Сергиевой Лаврой.

— Дамочка, почему Вы не записываете? Вам неинтересно?

Я привстала с места, и попыталась оправдаться:

— Профессор Преображенский. — На этих слов аудитория взорвалась смехом. Преодолевая шумовой барьер, я продолжила: — я записываю лекцию на телефон, потому что у меня закончился стержень в ручке.

Аудитория замерла в тревожном ожидании.

С удивлением заметила, что лицо преподавателя сначала вытянулось, затем замерло, после его физиономия побледнела и моя также. Скосила глаза на Мажора, он молча ржал. Заметив мой взгляд, мрачно ухмыльнулся мне.

И моя чуйка громко заорала:

— Подстава!

— Диана Кошкина, — обратился ко мне профессор, полностью пришедший в норму. — За свою пятидесятилетнюю практику встречал разное, но такую вопиющую незаинтересованность в обучении на лучшем факультете страны, вижу впервые! Может я Вас удивлю, если сообщу, что меня зовут Ивановский Иван Александрович и мои лекции запрещено записывать на ваши новомодные гаджеты под страхом отчисления из университета!

Показалось, что пол ушёл из-под ног, а все умные и не очень мысли разлетелись как птицы в голове разом,

и я не успела зацепить за хвост ни одну.

— Иван Александрович, — протянула я голосом наполненным невылитыми слезами обиды, — простите! Я больше так не буду.

Это были слова, занесенные в отдаленные файлы моего компьютера-мозга со школы. Только их я и смогла вспомнить.

Мужчина по-доброму улыбнулся.

— Как Вас зовут?

— Кошкина я. Диана.

— Прощаю, — снисходительно ответил Ивановский. И аудитория разом выдохнула, от чего воздух стал менее разреженным.

Я плюхнулась на место, и выбрав одну из трех ручек, появившихся на моей парте, начала скурпулёзно записывать лекцию.

— Эй, — Мажор толкнул меня в бок.

— Что? — огрызнулась я.

— Не кидай меня так, как кинула сегодня ночью, и я не буду мстить!

Надо же народный мститель нашелся, — огрызнулась я про себя, а на Егора кинула взгляд злобной фурии.

В виски долбила одна мысль:

— На перемене нужно выцепить Карину и выяснить, где ночью она меня видела. Я понимала, что не могла привидеться двум разным людям одновременно. Если только, они не курили одну смесь! Вспомнив спортивную фигуру местного мачо и ухоженный фейс Карины, отмела эту мысль.