Глаза странные у волхвицы: выцветшие и непроницаемые, а в глубине искры огня зарождающегося пляшут. И голос поменялся, стал обволакивающим и тягучим.

Подсела Малуша к гостье и тут же ладонь ее накрыла старушечья морщинистая рука. «Какая холодная, – удивилась женщина». До костей пробрался озноб леденящий, сковывая в тиски стылые, оковы незримые.

– Спряла Макошь, мать всего сущего, нити крепкие; соткала полотно из них шелковое; пошила три рубахи белоснежные, украсив узором искусным: Перун с Громовиком принесут победы доблестные, Стрибожич – удачу великую, Молвинец защитит от наветов злых и проклятий. Удался орнамент на славу для подвигов ратных, дел добрых. Только как без воздуха не может существовать ничего живое, так и без любви, самое пламенное сердце зачерствеет. Вплела в рисунок Лада пресветлая звезду огненную, а вместе с ней пламя неукротимое и жаркое, которое всякого сделает мягким и податливым. Любовь истинную несет оберег Ладин, любовь трепетную и искреннюю. Но все же не делится она на четверых, как не делима жизнь с судьбою. Искру ослепительную даровала богиня юная, что костром пылающим сожжет сердца молодецкие, превратившись в полымя погребальное. Не стать дубкам древами развесистыми, не свить на них птицам гнезд родовых, не оставят они корней в землице сырой. Сгинет твой род молодица, – были последние слова вещуньи.

Малуша вырвала вдруг ставшую липкой от пота ладонь. Сердце, птицей в клетке, трепыхалось в ее груди.

«Сгинет твой род, сгинет твой род, сгинет твой род, – звучало в голове и потемнело в глазах от накатившей слабости». Кабы не схватилась за стол, так бы и упала навзничь. Долго она приходила в себя, боясь разлепить тяжелые веки. Дышала глубоко и часто, пока не почувствовала в себе силы вновь взглянуть на вещунью.

– Как мне спасти моих детушек? – обратилась Малуша шепотом к гостье.

Улыбнулась ведьма, и на миг лицо ее преобразилось, став молодым и красивым. Ждала она этого вопроса, зная, что мать на все пойдет, ради спасения своих детей.

– Отдай их Матушке, княгине навьей. Только ей по силам нити судьбы переплести. Жизнь вечная ждет твоих сыновей.

Смотрела старуха в глаза женщине и видела, как отчаянье в них сменяется решимостью.

– Пусть будет так, – произнесла Малуша и тело ее пронзила боль жгучая.

Завыла вьюга пуще прежнего, отозвался ветер свистом диким, заглушая крики роженицы несчастной. Всю ночь бушевала стихия зимняя, лишь к утру стихла так же внезапно, как и началась. Падал с посветлевшего неба снег, мягкий и пушистый, застилая следы, что вели от небольшой избы.

1 глава

Недобрая слава идет о черных горах, что непроходимой громадой возвышаются на самом краю света. Они настолько высокие, что их вершины протыкают небо, а белые снежные шапки, сливаются с облаками. Жизнь давно покинула эти холодные глыбы, и только ледяные ветра полируют их своим стылым дыханием.

Скудная растительность у подножия гор не дает пищи зверям. Но больше страх заставляет их сторониться этих мест. Трехглавый змей выбрал черные горы местом своего логова. И насколько ужасно чудовище в своей мощи и силе, настолько прекрасно оно снаружи. Огромные головы змея держатся на длинных гибких шеях. Перепончатые крылья, как и цепкий хвост, имеют на концах острые ядовитые шипы. Когда он летит, то закрывает собою половину неба, и солнце с луной, играют бликами в его драгоценной чешуе. Золотые пластины чередуются с серебряными и от их блеска слепнет все живое. У каждой головы свой цвет глаз: у средней – зеленый изумрудный, у правой – синий сапфировый, у левой – сиреневый аметистовый, но всякий кто взглянет в них мертвеет, навсегда превращаясь в холодный серый камень.

Огонь подземных недр живет в нутре змея, вырываясь языками смертоносного пламени из зубастой пасти. Он и есть сама смерть. И прозвали его в народе Змей-Горыныч, потому что жил он в горной пещере.

Далеко-далеко, там, где солнце встаёт,

А царица-луна золотая садится.

Змей трёхглавый в пещере подгорной живёт,

Над вершинами снежными любит кружиться.

Бездны навьего мира создание он,

Зёрна смерти как сеяльщик в землю бросает.

Извергающий пламя, огромный дракон,

Взглядом глаз разноцветных, он всех убивает.

Непомерную дань собирает с людей,

Каждый год на Купалу летает за платой.

Забирает прекрасную деву злодей,

В свой чертог уносясь, с ношей в лапах зажатой.

Но недолго он нежится пленниц теплом,

Взором с ними иль рано, иль поздно, встречаясь.

И становятся девушки камня куском,

В изваянья застывшие, в миг превращаясь.

Юных девушек вечна теперь красота,

И пускай от неё стужей с холодом веет.

Не откроются больше для вдоха уста,

Никогда ни одна из них не постареет.

2 глава

Приближалась волшебная ночь Купалы, когда зажигались священные костры и молодые пары водили вокруг них хороводы; ночь, когда девушки на выданье плели венки и пускали их по воде, гадая на судьбу; ночь, когда расцветает цветок папоротника, наделяющий нашедшего его даром предвидения и способностью находить зарытые глубоко в земле клады.

Только не радовался люд в славном граде Любече приходу праздника. В пору собирать валежник и сухостой не для купальских костров, а для тризны. Ходил сам не свой, боярский сын Красен – его невесту в этом году отдавали на откуп Змею-Горынычу. Расцвела Заряна в свою шестнадцатую весну, что яблонька, и нет ее пригожее, хоть всю округу обойди. Очи, точно озера бездонные, окинет взором, а кажется, в душу заглянула. Волосы – белёный лен, а уста – сморода спелая. И голос ее, что капель вешняя, чистый и звонкий, а коль рассмеется, то и у других губы помимо воли в улыбках растягиваются.