Город хрустальных башен Иньтэон свято блюл свой покой, предпочитая с фальшивым легкомыслием относиться к войне как к досадному недоразумению. Исхард, не желая напрасно тревожить родных, не спешил разрушить эту иллюзию, оставляя сражения и все с ними связанное за порогом дома — и опасность казалась меньше.

Здесь же, почти на передовой, я видела, в каком состоянии командор возвращался из очередной схватки, и каждый раз, когда он снова отправлялся в битву, боролась с желанием вцепиться в его рукав и удержать рядом. Лорд Иньлэрт не ребенок, чтобы спрятать под юбкой… и не меченый, которого я гнусно, властью эссы ради его же безопасности заточила в тюрьме Южного Храма. Я не могу укрыть всех.

Путь и бремя целителя — ожидание. Но иногда, как сейчас, мне отчаянно хотелось взять в руки клинок и сражаться самой, лишь бы не позволять друзьям рисковать. Чувствовала ли нечто похожее Харатэль, отправляя меня в Подковок?

Тридцать малефиков — обезумевших от жажды крови чудовищ, которым нечего терять — мне было трудно не думать о них. Не твердить как защитную мантру, что Исхард отличается благоразумием, он не полезет на рожон. Я же видела будущее, и смерти северного эссы там не было. В выбранном мной варианте грядущего не было!

Так что успокойся, Ланка, и займись делами.

Лазарет встретил меня привычным запахом лекарств и хлопотами. Большинство жертв малефиков расползлись по домам родни… или, как не прискорбно, на погост. Мне не спасти всех — эту горькую истину я приняла еще в Подковке. Оставшиеся, то есть те, кто не держался на ногах, хоть по-прежнему и находились в тяжелом состоянии, подавали надежды, что в ближайший месяц мы обойдемся без похорон.

Присматривающая за ними травница встретила меня приветливым кивком и продолжила развешивать у печи прокипяченные тряпки, которые впоследствии послужат для перевязок. Над углями булькал котел с горячей водой, в кадушке с мыльным корнем ждала очереди вторая партия белья.

Немолодая рябая женщина с усталым лицом и вечно опущенными уголками губ, пожалуй, оказалась единственным жителем деревни, относившимся к драконам без настороженности и враждебности. Пусть и не получив соответствующего образования в Южном Храме, она, как и я, была лекарем, и сражались мы на одном «поле боя».

Обход не занял много времени. Я осмотрела больных, сплела десяток заклинаний — в тех случаях, где без магии не удалось обойтись. Сегодня мне приходилось беречь резерв. Алые на закате штурмуют убежище малефиков, и кто знает, скольким воинам Исхарда понадобится сила целительницы.

По пути обратно я завернула в тюрьму.

Селия спала. Бешеный тихонько подвывал, забившись в угол.

Некоторое время я стояла у клетки, смотря на искаженное мукой лицо: блестящий от пота лоб, облепленный седыми паклями, глаза почти без радужки, которые сейчас не замечали ничего вокруг, искусанные в кровь губы. Молодой ведь парень. Судя по ухоженным рукам, не привыкшим к тяжелому труду и богатой, пусть изрядно загаженной одежде, из благородных. На лицо недурен — девки, небось, косяками ходили.

Чего ему не хватало?

Того же, что и всем прочим избалованным «золотым» мальчикам, привыкшим считать себя пупом земли — власти и новых развлечений. Очередного доказательства, что окружающие люди — грязь под подошвами сапог из дорогой кожи, купленных маменькой или папенькой.

Невольно вспомнился хозяин каравана в Шахтенках. Циничный самоуверенный мерзавец получил по заслугам, но быстрая смерть, возможно, даже предпочтительнее, чем участь, ждущая в итоге игрушки Юнаэтры.

Если Селию я временами жалела, то Бешеного после рассказа о его «забавах» мне хотелось придушить голыми руками или отдать соответствующий приказ рыцарям серебра. Что удержало меня, не знаю? Возможно, понимание, рождавшееся при взгляде на жалкое потерявшее человеческий облик существо, что он сам себя наказал.

— Через два часа дайте ему накопитель, — распорядилась я дежурившему в тюрьме алому.

Малефики зависели от чужой энергии, и магия драконов служила пусть и слабой, но заменой той, что они получали от убийств. Несомненно, со временем целительницы южного Храма найдут способ привести насильно «разорванную» ауру к обычному замкнутому состоянию, но пока мне не удавалось даже увеличить интервал приема «лекарства».

В дом я вернулась в растрепанных чувствах, но хандрить было некогда. В лазарете заканчивалось восстанавливающее зелье, а значит, нужно было сварить новое; в спальне ждали дневник наблюдения за малефиками (пригодится леди Талии, если мне вскоре потребуется покинуть эту деревню) и записки лиаро — к последним я не подходила со времен зимнего бала. Исхард опять же вернется усталый и голодный.

О том, чем занимается северный эсса, я старалась не думать, хотя мысль то и дело возвращалась к теме смерти. «Исправь то зло, которое можешь, и не переживай о том, что не в твоей власти» — в последние дни я спасалась от безумия мудростью восточных философов, и это у меня неплохо получалось.

Хлопоты по дому закружили, отвлекли от мрачных мыслей, но под вечер тревога снова усилилась.

Я помнила, как сгущались тени в углах дома Марии, когда маг крови собирался принести в жертву Диньку. Ни с чем несравнимое ощущение надвигающейся беды и утекающего времени.