Её сковал даже не страх, не шок, не ожидание боли – как обухом по голове ударили растерянность и обида. Почему? За что? Капля не просто застала Мару врасплох – капля была неуместной. Как отвратительная клякса чернил на великолепной картине, что стала бы шедевром, не испорти её эта дрянь.

И прежде, чем Мара успела бы хоть что-то предпринять – сверкающий изумруд сковал невесть откуда взявшуюся среди всех охранных зачарований опасность, а ещё секунду спустя та разлетелась на мириады крохотных частиц, буквально в зелёную пыль. Потрясающе, как что-то настолько смертоносное столь моментально превратилось в безвредную субстанцию, тут же рассеянную – а то ещё, чего доброго, крошки в глаза попадут. Фрид, как от него и ожидалось, не дремал. Но впервые Мара не преклонялась перед великолепием Хранителя, что спас её. Давящая тяжесть легла ей на сердце. Ведь покушение совершил кто-то из гостей.

Из тех, кого она так надеялась вскоре назвать своими. Новой, но оттого не менее крепкой, чем проверенная годами, семьёй. И с её несостоявшимся убийцей, если никто не заметил, откуда исходил энергетический поток, предстоит соседствовать, улыбаться ему ежедневно, разговаривать, даже не подозревая, что вот он злоумышлял на неё и почти преуспел, если бы не присутствие Хранителя. Мару аж холодным потом обдало, когда она смекнула, что он вполне мог и не прийти, формулировка в письме была весьма обтекаемой. Наверняка на него не рассчитывали.

– Я остаюсь здесь до полного выяснения обстоятельств, – подходя к ней, отчеканил Фрид и обвёл вовсе не товарищеским и не милосердным взором всех остальных.

В другое время Мара была бы вне себя от радости, но тут её хватило лишь на то, чтобы апатично кинуть. Не то, чтобы ей испортили весь настрой, но недавняя эйфория иссякла. Не будучи той, кто позволяет себе распуститься и ныть, Мара верила, что её состояние не затянется надолго, но пока – она разбита и несчастна. Вот вам и благие намерения. Строить новое общество они собрались – и вот что получили уже в самом начале.

– Ты! Это был ты! Я так и знала, что просто так подобный тебе прохвост не явится! – не скрывая бешенства, Мара подлетела к Ингарду, вцепилась ему в плечи такой хваткой, что костяшки пальцев побелели, и тряхнула, будто набитую ватой куклу.

– Нет, нет, я невиновен, клянусь! Я ничего об этом не знал! – перепуганно зачастил тот.

Мара поверила ему и отпустила, отталкивая с лёгким презрением. Тот, кто недавно пытался отнять чужую жизнь, не будет вести себя настолько жалким трусом. Ингард вёл себя не как тот, кто побоялся её обвинений или возможной расправы, следующей за ними – он пришёл в ужас от мысли, что следующей жертвой неведомого может стать сам. Беспокоила этого эгоиста её судьба, как же.

Глава 3

Невесомая прозрачная взвесь изумрудной пыли наполнила воздух каждого коридора, лестниц, залов, аудиторий. Почти неотличимая невооружённым глазом от просто чуть мерцающего мистическим зелёным оттенком воздуха, живая и едва ли не разумная пыль будто бы сама решала, куда и как ей двигаться. Она легко струилась в темпе течения средней реки, хотя ни намёка на ветер не было – откуда бы, если окна плотно закрыты. Словно загадочный туман, манящий прикоснуться, но просачивающийся сквозь пальцы – если бы кто-то задумал схватить эту мистическую пыль в горсть, она истаяла бы бесследно прямо в ладони. Даже не верилось, что эта удивительная субстанция действительно существовала, а не только мерещилось, как и всё остальное здесь. Тем не менее, исследование ничего не дало – Академия была чиста, никаких следов стороннего вмешательства. Белоснежная лепнина, выполненная в форме сказочной растительности – небывалой формы листьев и цветов, странно изгибающихся стеблей, – по-прежнему сохраняла самый невинный вид, словно и не стала свидетельницей преступления. Она бы оставалась такой же безучастной, если бы её чистоту и невинность осквернило кровопролитие.

Прекратив контролировать пыль и позволив ей рассеяться, Фрид скрестил руки на груди, прохаживаясь вперёд и назад по кабинету директора, ныне принадлежащему Маре. Его лицо, сосредоточенное, мрачнее мрачного, выражало разочарование, досаду на себя – и напряжённую работу мысли. Он чувствовал себя обязанным справиться – никто не вздохнёт спокойно, пока не поймут, что произошло. Каждый под угрозой там, куда пришли ради ощущения безопасности. В следующий раз может так и не повезти, и кто-то пострадает.

Невыносимо понимать с беспощадной отчётливостью, что труд, в который Фрид вложил всю душу, осквернён.

Сабра стояла позади сидящей в кресле Мары, касаясь подушечками пальцев её висков. Фрид знал – она использует петлю времени, позволяющую погрузиться в свои или чужие воспоминания, чтобы взглянуть на происходящее со стороны. Прежде для неё, как для обычного человека, такое было магией сложнейшего уровня, но теперь, как Хранительница, она могла это проворачивать хоть трижды в день. Правда, не любила – у тех, кто подвергался процедуре, потом болела голова, иногда по целой неделе, не проходя. Восхитительная магия, когда становишься её объектом – и совершенно не заметная со стороны. Фрид всегда считал её куда изящнее своей, предназначенной только для боя. Впрочем, им обоим подходило именно то, чем они обладали, и он ничуть не завидовал, лишь восхищался.

– Ну, как? – спросил Фрид сразу, как только Сабра отошла, ещё до того, как Мара полностью очнулась.

– Ничего, – покачала головой его напарница.

Нападение на высокопоставленное лицо страны в присутствии Хранителя – не обычный инцидент, а своеобразный манифест. Но что им пытались заявить? И кому? Маре? Фриду? Всем Хранителям? Простым гражданам? Они только оправились от катаклизмов, и обыватели получили надежду на спокойную сытую жизнь, ведь многие вовсе никогда в жизни даже не рвались навстречу каким-либо свершениям, великим или не очень. Они хотели проводить дни на своей земле, в кругу семьи, с уверенностью в завтрашнем дне. Им не нужны потрясения. Если люди будут настроены против Академии как источника проблем – мечта Фрида никогда не сбудется. И он бы вполне ею пожертвовал, если бы не был так уверен, что она пойдёт всем лишь на пользу. Их мир нельзя было назвать тёмным, по крайней мере, сейчас – но Академия выделялась ярким сиянием даже на фоне того, как расцвёл город. Позволить ей угаснуть, дать грязным лапам завистников и конформистов запятнать этот свет – нельзя. Любой ценой.